Бельгийский лабиринт

«Нет нужды надеяться достигнуть цели, добиться успеха, если не приложишь сил и настойчивости» — эти слова приписывают Вильгельму Оранскому. В XIX и значительной части XX века борьбу за права нидерландского языка в Бельгии тоже не считали реалистичной. Как сегодня английский, языком будущего был тогда французский. Политики, профессора, высокие судьи, интеллектуалы, писатели, кардиналы, фабриканты — все в полный голос выражали свое обдуманное, трезвое убеждение, что у нидерландского языка нет будущего. Кто защищал нидерландский в Бельгии? За исключением нескольких ясных умов — каноника Давида, Яна Франса Виллемса, Франса ван Кауэларта, Камиля Гюисманса, — нидерландский отстаивали неудачники в политике, романтические чудаки, третьеразрядные поэты, недозрелые интеллектуалы с чересчур длинными бородами и деревенские капелланы в изношенных сутанах. Морис Метерлинк, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1911 год, известный в свое время всей Европе, называл этих горластых, плохо одетых, дурно пахнущих подвижников нидерландского так: «...кучка агитаторов, которые из-за своего сомнительного рождения на деревенских задворках и запоздалого обучения не в состоянии выучить французский» (французская газета «Фигаро», 5 июля 1902 года). Впоследствии Метерлинк принес свои извинения, но, вообще говоря, как это возможно, что знаменитый автор пишет нечто подобное в газете? А все потому, что выдающиеся умы, отмеченные мировой славой во всех сферах, то есть сам Метерлинк, кардинал Мерсье, профессор Эжен Дож, генеральный прокурор Шарль де Бове, политики вроде Роже и Янсона, были убеждены, что жизнь стала бы лучше, если бы все заговорили на французском. Нидерландский как базис обучения — это покушение на культуру; Метерлинк резко возражал против нидерландского как основы программы Гентского университета. Это, дескать, грозит Фландрии окончательным разрывом с культурой. Мы не должны сомневаться, что все эти великие люди хотели добра бедной Фландрии. Даже выдающийся фламандский писатель Сирил Бёйссе был убежден, что фламандец, этот маленький человек, может эмансипироваться, только научившись французскому.

Еще в 1965 году я слышал из уст молодого, интеллигентного, благовоспитанного франкоязычного антверпенского иезуита, выходца из верхних слоев буржуазии, что через двадцать лет вся Фландрия будет говорить на французском. По его мнению, борьба за нидерландский станет арьергардной войной. Ход цивилизации определил, что все малые языки должны исчезнуть. Защитники нидерландского оторваны от реальности. Этот разговор произошел полвека назад. Замените французский английским, патера на директора, и вы получите узнаваемую современную историю. Любопытно, какой язык быстрые на ум реалисты станут возвеличивать в ближайшую эпоху. Китайский? Суахили? Турецкий?

Так кто же оказался прав?

Правы оказались деревенские невежды. Правы оказались жухлые капелланы. Бородатые павианы-недоучки оказались правы. Никудышные поэты оказались правы. Чокнутые романтики оказались правы. Маргинальные дебилы-политики оказались правы. Каждый, кто носился с замороченными, нереалистичными, туманными, крамольными, отсталыми фантазиями, оказался прав.

А просвещенные умы, сильные мира сего, господа с хорошими манерами, хорошим воспитанием, хорошим вкусом и хорошими деньгами оказались не правы, обидно и жестоко не правы. Их реализм был громкой заменой близорукости. Их реализм был обманом жизни, прикрытием собственной выгоды. Их реализм был интеллектуальной ленью. Их реализм был не более чем фантазией.

Сегодня мир развивается намного быстрее, чем сто лет назад. Тот, кто кланяется английскому как единственному варианту исходя из реализма, оказывается более близоруким, чем кардинал Мерсье или Морис Метерлинк. Сто лет тому назад кардинал Мерсье заявил, что фламандский (слово «нидерландский», видимо, отсутствовало в его словарном запасе) непригоден для научной работы, хотя Камерлинг-Оннес как раз получил Нобелевскую премию, и уже была опубликована первая книга Хёйзинги. Когда язык удаляют из системы высшего образования, он очень скоро исчезает. Нам известно, что некоторые нидерландские министры предлагали ввести в университетах английский как язык высшей школы. Сегодня того же добиваются фламандские националисты. Везде есть пустые головы, лишенные памяти, но больше всего их среди фламандских националистов.

В этой главе я обрушился на лень и самодовольство своих соплеменников. Раньше я полагал, что нидерландцам следует самим бранить себя. Но потом пересилил робость и начал клеймить в своих работах самодовольство и провинциализм нидерландцев.