Белые пешки

Декабрь только на подходе, а все уже белое. Мог бы пошутить, что мир припудрился кокаином, но кажется, это не юмор успешного ученого, да? Ла-адно, неважно, но как же давно меня тут не было. Опять забыл, как складывать слова в предложения.

Что поменялось? Я стал еще больше работать, мы стали еще меньше видеться с ребятами (damn!), но не со всеми! Кое-что меня мощно так радует, и кажется, мне давно была нужна такая встряска.

Я про тебя, женщина моей жизни, моя принцесса Лея. Ты же обидишься, если я это не упомяну?

Каждое утро Марти вскакивала раньше, готовила завтрак, заставляла Леву его съесть. Они суматошно собирались: она докрашивала левый глаз, Лева искал галстук, а вокруг носился Обломов или летал, хлопая крыльями, Штольц. Периодически кто-нибудь спотыкался о кошек, а радио дурным голосом сообщало погоду, как правило, плохую. Атмосфера дурдома. Но это был Левин дурдом, который он всего за десять последних дней ноября сильно полюбил.

Когда Марти впорхнула в квартиру впервые и осталась ночевать – залегла на матрасе на лоджии, в подобии Левиного зимнего сада, среди драцен, лимонов, авокадо и фикусов, – она все объяснила одной фразой: «Мне нужно побыть с кем-то, кто ничего от меня не хочет и кто знает, что делает». Лева понял-принял, он помнил похожее чувство в ее, да и в более позднем возрасте. Особенно насчет первого – про «ничего не хочет».

Лева знал, что у Марти подпортились отношения с Сашей и Асей, хотя не до конца понимал причину: что-то в универе. Когда он осторожно спросил Сашку, та ответила уклончиво: «Разошлись по поводу препода». Потом Лева прочел пару записей в Сокровище, и у него глаза полезли на лоб. Демоны, разве что не дворецкие… черт. «Ты не веришь?» – Марти, конечно, об этом узнала. Лева не представлял, что ответить, и сказал попсовое: «Я агностик, relax, baby». Она расслабилась.

Его отношения с мистикой – особенно в жизни Марти – всегда были компромиссными, иначе не скажешь. Как ученый он ничего не отрицал безоговорочно, а как друг разрывался: с одной стороны, понимал, что настоящая волшебница вряд ли бы вернулась из L. такой поломанной, а с другой – у неволшебницы были бы не очень высокие шансы там выжить. И Крыс писал какой-то бред про Смерть, топтавшуюся на пороге… Fuck. Лева не знал, что думать. Предпочитал уже думать, что намешал в препарате что-то лишнее и друзья хором заглючили. Хотя Марти-то не кололась вроде… Да плевать! Если так, во всем случившемся есть и его, Левина, вина. И пустить в квартиру подругу – меньшее, что он может сделать. Тем более с ней весело. Да и привычкой завтракать давно стоило обзавестись.

– Залипаешь? – Марти налила ему кофе и села напротив. Вместо того чтобы приняться за тосты, начала наконец застегивать свою черную рубашку, пуговица за пуговицей, отчего-то сверху вниз. Раньше она такого не носила, а ведь строгий стиль ей шел. Лева, украдкой наблюдая за ней, не удержался:

– Ты удивительно непредсказуема.

– Только сейчас заметил? Ешь. – Она перегнулась через стол и, взяв его за запястье, глянула на часы. – Сегодня мы рано, можем потормозить. На, мой зайка!

Последняя фраза, а с ней кусочек тоста предназначались Обломову, положившему голову Марти на колени. Лева тоже взял хлеб, стал мазать маслом, потом медом.

– А вообще, – она застегнула нижнюю пуговицу, – не переношу однообразие. Сама себя не удивлю – день прожит зря. У нас с Крысом это общее.

– Он, кстати, тебя сегодня подвезет? – Лева надкусил тост.

– Не-а. С утра в морге, предпочел мне свежий труп. Кстати о трупах… видел это? – Она помрачнела и, пошарив на угловом диване возле себя, протянула Леве лист с эмблемой крупного новостного портала. – Даже распечатала, потом внимательнее прочту. Не к столу будет сказано, но это… нечто, так их жалко. Ты не любишь фолк, но правда, «Онегины» пели классно. Слышал же?