Белые пешки

Такая сказочка, и наверное, какого-нибудь психолога она бы напугала. А мне нравится – например, тем, что там есть ребенок и что он, пока еще счастливый и живой, такой же непоседа, как Линка. Лина, кстати, любит мои истории, хотя маловата для них. Но мне кажется, сейчас растет уже другое поколение, у которого все в головах происходит быстрее, чем у нас. И не стоит так переживать, когда они тянут руки к взрослым книгам и задают взрослые вопросы. Лине скоро девять. И я совсем не ругалась, увидев у нее «Сказки заблудших душ», а вот мама в ужас пришла, велела немедленно вернуть на полку «этот мрачный кошмар».

Наверное… пора сказать об этом? Ведь она вообще считает, что друзья не очень хорошо на меня повлияли, раз я написала такое. Но половину от гонорара, которую я решила вложить в новый кухонный гарнитур, взяла, поблагодарила, сказала издаваться еще. Сейчас тяжело из-за этого, она часто спрашивает, сочинила ли я что-нибудь, дала ли редактору, не забыли ли меня. Мне не объяснить ей, что без Макса не получается. Она сразу заявит, что на других людях свет клином не сошелся. Это ее любимые слова – свет, по ее мнению, не сошелся клином вообще ни на чем, что не переводится в рубли.

Иногда от этого грустно. А иногда я ее понимаю. Мама всю жизнь мечтала перебраться в Москву, сама нам все это организовала: папа инертный, ему все равно, где работать, водители нужны везде. И вот она нашла, как получше разменять и перепродать нашу квартиру, выбила долю наследства от тетки, продала почти всю мебель… и мы поехали. И не куда попало: хороший район, почти центр. Это тоже мамина мечта, точнее что-то вроде шапки сливок на клубничном муссе мечты. И есть ее она хотела большой ложкой. Так и получилось, правда, на ложку хватило только пластмассовую, и я ее ненавижу.

Ложку. Не маму, конечно же.

– Ась, а ты уже купила новогодние подарки друзьям?..

Собираясь в ночную смену, мама крутилась перед зеркалом и примеряла серый берет – сдвигала то вправо, то влево, склоняла голову, поднимала брови, зачем-то дула щеки. Худенькая и угловатая, в сером же платье и черных шерстяных колготках, она почему-то напоминала Асе галчонка. Того самого, из Простоквашино, как же его звали?..

– Ну… – Ася, как всегда, смутилась. – Вот сейчас придут отчисления за книгу – и буду думать, что купить. Времени-то еще много.

– А много ждешь денег-то? – Мама передвинула берет еще раз, на ухо. Никак не могла удовлетвориться результатом.

Ася покачала головой.

– Это уже второй тираж. Расходится медленнее.

– А-а-а.

Повисла тишина. Мама теперь аккуратно рисовала стрелки. Ее глаза были такие же, как у Аси, – большие, бледно-серые и с длинными, но почти бесцветными ресницами. И если Ася свои глаза не трогала, то мама с бесцветностью воевала, как Кутузов с французами: подводка-тени-тушь. Ася этого не понимала. Зачем быть красивой, когда ты… ну… товаровед на складе маркетплейса? И замужем, никого себе не ищешь. И еще работаешь в ночь, когда всем коллегам, наверное, хочется поспать в больших свободных коробках, а не любоваться тобой? Но мама думала иначе.