Белые воды

Попрощавшись с ним, наказав передать спасибо Косачеву, Куропавин попросил соединить его со Шрейдером, управляющим аптеками, старым, седым человеком.

— Вы-то мне и нужны, Исай Борисович! Много на базе резиновых напальчников? Можете сказать?

Видно, недоумевая от такого интереса со стороны секретаря горкома, тот протянул неуверенно:

— Товар старый, неходовой… Не знаю, может, и залежался.

— Вот сообщите утром о всех наличных запасах. — И добавил: — Да, пожалуйста, точно!

— Я-асно… Сделаем, товарищ Куропавин!

Было без десяти два часа ночи, и Куропавин почувствовал тягучую расслабленность, усталость, машинально подавил пальцами виски, сказал:

— Что ж, товарищи, до утра.

2

Партком заседал на третий день после возвращения из Крутоусовки Петра Кузьмича. Сидел Косачев за столом строгий и собранный, выбритый «безопаской», в чистой сатиновой серой рубашке, но пиджак — обычный, будничный, из простой хлопчатобумажной ткани, даже примятый: явно с умыслом оделся дед Косачев, как про себя подумал Андрей Макарычев, — не хотел выглядеть слишком праздничным. Приветственные слова Андрея Макарычева с новым рекордом он выдержал, глядя в стол, запятнанный чернильными и жировыми потеками, и хотя левый глаз его смотрел спокойно, открыто, вроде бы даже выдавая равнодушие к происходящему, над правым же глазом кустистая и жесткая, будто истертый голик, бровь наплыла низко — глаз из-под нее глядел сурово, осуждающе: «За делом, паря, звал, дык и правь дело ужо». Однако привычные укрощать буйства перфораторов, а в свободное время держать у верстака сапожный молоток, руки бурщика оказывались явно «не в своей тарелке», выдавали подлинное состояние: исчерненные от въевшейся пыли, сильные, с ладонями-лопатами, они то ложились на край стола, на ситец, и пальцы с растрескавшимися ногтями сучили и двигались, то прятались вниз, под стол, будто Петр Кузьмич, устыдившись, убирал их с глаз долой.

Поглядывая сбоку на него, Андрей Макарычев не мог избавиться от той живо возникшей перед глазами картины… Босой, охолонуто думая, кто бы мог и зачем к нему по грозе, непогоде, открыл дверь на стук и ахнул: в желто-зеленом, мертвенном сполохе, в мокром, будто истекающем плаще — он, Петр Кузьмич. «Извиняй, Андрей Федорыч, дурака… Еду в ту Крутоусовку». Опомниться, пригласить его в дом Андрей не успел: в вязкой темени после угасшего сполоха, в стене дождя Косачев растворился так же неожиданно, как и явился, и Андрей, оставшись, огорошенно думал: «Да приходил ли он, являлся ли?!»

В парткоме собрали молодых и опытных бригадиров, кто остался по броне, и некоторых начинающих и заслуженных бурщиков: как поступить, какие найти «приводные ремни», чтоб лучше, с пользой передавать опыт передовиков-бурщиков, распространять его по всем участкам, рудникам? И разговор разгорелся, хотя Андрей Макарычев и побаивался — отколет какой-нибудь номер старый мастер, попадет вожжа под хвост, опять взъярится, как в прошлый раз, — считай, пропало. Однако повезло — сразу два-три молодых бурщика ринулись в разговор, так что пришлось вмешиваться, наводить очередность, и старого мастера попросту нейтрализовали. Предложения высказывали дельные, толковые: и молодых забойщиков направлять для стажировки в бригаду Косачева, и при нужде там, где не заладилось, стопорилось, перекидывать Петра Кузьмича, чтоб мог он организовать проходку, начать дело. Прикинули и график такой помощи бригадам — его Андрей Макарычев, набросав на листке, в добром возбуждении оттого, что складывалось так ловко и удачно, обнародовал, сказав, что это так, наметки, администрация уточнит, и бригадиры поддержали, немногословно, как водилось у горняков, но веско: «Петра Кузьмича будем рады видеть». Но график выходил растянутым, не на один месяц, и возник спор — в какой очередности ждать в бригадах Косачева.

Низкая, наплывшая бровь Петра Кузьмича приподнялась, стянула на лбу разом добрые мелкие морщины, теперь уже и правый глаз взглянул вдоль стола мягче, скрасилась прежняя суровинка, и бурщик сказал:

— Его ить и уплотнить можно, тот график-от! Не маланьина свадьба, чтоб тянуть-от, вишь… Война опять же.

— Война войной, Петр Кузьмич, верно! — подал голос Андрей Макарычев. — А о ваших силах тоже должны заботиться. Перфораторы и те запарываются, известно.

— Кончится война, и отдохнем, и силы поправим, — хоть и мягко, но упрямо, опять сводя книзу бровь, возразил Косачев, и бычковатость вновь вернулась к нему. — Чё уж там… Смену у себя в забое, в другую можна-от и поглядеть, что у товарищей… Вот и плануйте! — твердо заключил он.