Белые волки

— А здесь все бросить? Столько потра-

чено сил, завязаны связи. И все даром.

— Выехать на время. Ну, на месяц—

два.

— Легко сказать, месяц — два. Нет, это

немыслимо!

— Чудак, ну, ступайте в контр-разведку,

только вас там нехватает!

Николай Иванович начинал сердиться.

— Раз вы целы будете, не все еще

пропало!

Мурыгин решительно покачал головой.

— Нет, надо, по крайней мере, передать

связи кому-нибудь, а потом недели на две

выехать.

— Как хотите. Во всяком случае, если

вы не будете шляться по городу, можете

оставаться у меня, у меня, думаю, безопасно.

Перед отъездом хотелось хоть раз пови-

дать сынишку.

Попросил Николая Ивановича известить

жену.

— Миша, пойдем гулять?

— Не хочу, холодно.

— На извозчике покатаемся, хочешь?

— Хочу.

Миша быстро стал собираться. Отошли

пару кварталов от дома, взяли извозчика,

поехали. Проехали несколько улиц, отпу-

стили извозчика, пошли пешком. Наташа у

большого дома остановилась, позвонила.

— Ты куда, мама?

— В гости сюда зайдем, в гости хочешь?

— Хочу.

Вошли в дом, разделись. Встретил их

незнакомый дядя, — подошел к двери, от-

крыл.

— Вот сюда, молодой человек, пожа-

луйте!

Не успел Миша войти в комнату, как

к нему бросился незнакомый человек, схва-

тил на руки, стал целовать.

— Мишка! Мишка!

Мишка широко открыл глаза.

— Папа!

Крепко обхватил шею отца руками, при-

жался к нему лицом.

— Узнал, Мишка?

— Узнал.

Провел рукой по щетинистому подбо-

родку отца.

— Колется. А где борода?

Долго не хотел уходить от отца.

— Почему ты не пойдешь с нами?

— Мне, Миша, нельзя сейчас на улицу

выходить, у меня горлышко болит, слышишь,

хрипит как, вот заживет, тогда приду к вам.

Мишка-> перестал плакать...

ГЛАВА XII.

НА ПАРОХОДЕ.

В большой рубке первого класса народу

немного. Два три чиновника, высокий

старик в широчайшем чесучевом пиджаке до

колен, два польских офицера в изящных ма-

леньких картузиках с малиновым околышем,

две уже немолодых расфуфыренных дамы.

Чиновники ведут неспешный разговор про

спекуляцию. Старик шумно прихлебывает

с блюдечка чай.

Дмитрий сходит в третий класс.

И тут про спекуляцию!

— Нет, ты мне, брат, спекуляцию-то свою

не разводи, ты мне прямо говори, — вор или

не вор спекулянт?

Низенький коренастый мужик с расстег-

нутым воротом, без опояски и босой, энер-

гично наседает на городского человека в хо-

рошем черном френче.

— Почему же вор? Это ты, друг, от боль-

шого ума загнул. А можешь ты мне доказать

законом или священным писанием, что спеку-

ляция вредное существо для цивилизации

народа и российского прогресса?

Босой мужик опешил. Ему не по силам

доказать своему супротивнику, что спекуля-

ция есть существо вреднее для цивилизации

народа и российского прогресса.

— Нет, ты мне этого про спекуляцию

не говори. Она, брат, спекуляция-то, не нами

выдумана, ее ученые выдумали!

Городской человек торжествующе огля-

дывает слушателей. Те поражены.

— Ври больше, скажет тоже, —ученые вы-

думали!

— А очень просто. Выдумали и книжку

о том написали. Слыхал, книжка есть такая,

по-ли-ти-ческая эко-но-ми-я. Вот в этой са-

мой книжке спекуляция и выдумана.

Пораженные слушатели молчат. Уж если

спекуляцию выдумали ученые, так тут раз-

говор короток, с учеными спорить не бу-

дешь. Ишь, ты, политическая экономия!

Босоногий не сдается.

— А сам-то ты, видать, не больно из

ученых?

Френч самодовольно улыбается.

— Знам кое-што и мы.

Огромный черный мужик вытянул расто-

пыренную руку, — пальцы, как зубья желез-

ные.

— Никак нельзя стало жить народу.

Мужик сжал пальцы в кулак, опять раз-

жал, потом медленно, как бы не зная, что

делать с рукой, опустил ее.

Дмитрий с скучающим равнодушным

лицом подошел ближе.

— Что так?

— Утесненье опять пошло. Податя плати,

за землю плати. А уж мы ли за нее не пла-

тили!

В кучке сочувственные лица, сочувствен-

ные голоса. Говорят о таком близком, род-

ном. Сдвигаются тесней возле большого чер-

ного мужика. У человека во френче насто-

роженное лицо.

— Чего там, сто разов заплатили!

Вот теперь я из города, в управу зе-

мельную ездил. Сизовсний я. Помещик у

нас под боком, Кардин по фамилии. Тыща

десятин у него. Нам без его земли зарез,

свой-то участок у нас безводный. У Кар-

дина снимали. Останную сам засевал. Потом,

как пришла революция, мы Кардина того

по шапке, землю себе взяли. Теперь появи-

лась другая власть, Кардин опять появился,

землю у нас отбирает.

— Отбирает?

— Форменно. Мы туда, суда, ничего не

поделаешь.

Дмитрий переспрашивает:

— Ничего?

— Ничего. Вот из земельной управы те-

перь. Как, говорю, без земли, вить безвод-

ный наш-то. Нельзя, говорят, Кардина именье

культурное.

— Культурное?

— Какое культурное, когда мы же ему

и пашем его часть. Всю работу как ему, так

и себе. На наших лошадях, нашими орудьями.

Как себе, так и ему. А чтобы там по-уче-

ному какие работы, — ничего этого нет.

— Нет?

— Нет. Бывают урожаи и лучше, бывают

и хуже, это по земле глядя, какая земля.

Дмитрий берет мужика за больное

место.

— Значит, опять помещики?

— Выходит так.

Человек во френче придвигается ближе,

прислушивается.

— Вот учредительного собрания дожде-

тесь, опять ваша земля будет.

— Будет уж, дождались. Сколько жданья

было. Все сулили, вот сегодня, вот завтра.

Сулили, сулили, а теперь опять поме-

щики...