Читаем Белые волки полностью

сидел у стола, уронив голову на руки. Ре-

шительно подошел к нему.

— Иван Александрович, послушайте, вы-

то, здешние интеллигенты, кооператоры,

земцы, вы -то как относитесь ко всему

этому?

Ломов поднял голову.

— Вот к атаманщине этой. Порки, рас-

стрелы. Не щадят никого. Вот, смотрите,

мстят женщинам, детям. Поймите, детям!

— Но что же можно сделать?

— Ах, эта интеллигентская беспомощ-

ность! Все можно сделать, все!

В страстном порыве зазвенел сталью го-

лос, в привычном ораторском жесте протя-

нулась рука.

Иван Александрович внимательно и долго

вглядывался в Мурыгина, потом подошел к

нему, положил руку на плечо.

— Послушайте, товарищ!

В голосе зазвучали глубокие, теплые ноты.

Давайте по душам. Я к вам давно

приглядываюсь. Вы меня удивили еще, когда

дали денег семье расстрелянного, затем со-

ветские деньги, газеты. Когда вы дали денег

для жены Киселева, я был убежден, что вы

большевик. Теперь я убежден в еще большем.

— В чем?

— Вот вы сейчас на минуту забылись,

заговорили полным голосом, и мне показа-

лось, что я услыхал знакомый голос и что

голос этот принадлежит не учителю Му-

рыгину, а...

Кому же?

— Киселеву, — тихо произнес Ломов.

Мурыгин посмотрел в открытое лицо

Ивана Александровича и раздельно спросил:

— И если бы это было так?

Ломов молча крепко пожал руку Муры-

гину. Больше они ничего друг другу не

сказали.

Утром Ломов вошел к Мурыгину в

комнату.

— Вот что, товарищ Мурыгин, я бы

думал, что жене Киселева следует расска-

зать про мужа. Жестоко смотреть, как она

страдает, когда знаешь, что так легко можно

ей помочь.

— Я тоже думаю, что это сделать надо,

но как? Итти к ней, конечно, нельзя. Назна-

чить свидание —негде.

— Я приведу ее сюда.

— Но за ней может быть слежка?

— Я предварительно спрошу у ней. Если

есть, так она, конечно, заметила.

Иван Александрович вечером пошел к

Наташе.

— Мне с вами необходимо переговорить.

Наташа побледнела.

— Что такое? Вы что-нибудь узнали?

Ломов молча показал глазами на Мишу.

— Может быть, мы пройдемся немного?

Поняла, что при Мише нельзя говорить.

оделась и вышла. Молча шли рядом. Дро-

жала всем телом, прятала руки в муфту и

никак не могла согреться.

— Я слушаю вас.

— С вами хочет повидаться один чело-

век, он вас знает.

В раздумьи остановилась. Взглянула на

него подозрительно. Лицо у спутника привле-

кательное. Видит она его во второй раз. Даже

не знает, как его звать. В первый раз он принес

ей деньги. Куда ведет? Не ловушка ли?

— Хорошо, я вам верю. Пойдемте.

Дома Иван Александрович открыл дверь

в комнату Мурыгина.

— Вот здесь, входите.

Переступила порог. Навстречу поднялся

гладко бритый мужчина, протянул руки.

— Наташа!

— Митя! Митя!

Крепко обвила его шею руками, при-

льнула всем телом. Плачет, смеется.

— Митя, Митя, желанный мой!

Усадил жену на диван. Нежно гладил ее

волосы, с любовью заглядывал в побледнев-

шее лицо. Какая худая! Большие ввалив-

шиеся глаза кажутся еще больше. Под гла-

зами большая черная кайма.

— Наташа, бедная моя, исстрадалась ты.

— Я ничего, ничего... Ты жив, жив...

Митя, Митя!..

Уговорились встречаться в кино. Дожи-

дал, когда Наташа подходила к кассе поку-

пать билеты, подходил вслед за ней и ста-

рался сесть недалеко от жены и сына.

Мишка громко разговаривал, вслух по

складам читал надписи на экране и не подо-

зревал, что в трех шагах от него сидел отец.

Несколько раз у Мурыгина являлось неудер-

жимое желание подойти к Мише, при-

ласкать ею.

С трудом удерживался, чтобы не сделать

этого.

Иногда Наташа одевала сына и шли гу-

лять. В конце прогулки неизменно попадали

в ту улицу, где жил Мурыгин.

Миша протестовал. Он любил ходить

по главной улице и смотреть картинки в

окнах магазинов.

— Мама, зачем мы здесь идем? Нам

совсем не надо сюда!

— Не все ли равно, Миша, надо же

гулять.

Как раз против дома, где жил Мурыгин,

на противоположной стороне улицы у ма-

ленького домика стояла скамейка.

— Мишенька, ты устал?

— Нет, не устал.

— Ну, я устала, давай, отдохнем немного.

И садились на скамейку. Мурыгин знал,

в какие часы выходила жена, подходил к

окну и долго смотрел на жену и сына.

Иногда не выдерживал, выходил на улицу.

Наташа поднималась и шла дальше. Шел за

ними по другой стороне улицы. Слушал, как

Миша громко разбирал надписи на вывесках.

Жена останавливалась, показывала на дру-

гую сторону улицы.

— Миша, а ты не прочитаешь, что вон

на той стороне написано?

— Нет, прочитаю.

Миша поворачивался лицом к противо-

положной стороне и начинал читать.

Тогда Мурыгин мог видеть лицо сына.

ГЛАВА XI.

ПЕРВЫЕ ШАГИ.

Иван Александрович, вы никого из боль-

шевиков не знаете здесь?

— Знаю. У нас служит Хлебников.

— Большевик?

— Большевик. Я его хорошо знаю. Он

не здешний. Он из Томска. Я его там не-

сколько раз встречал.

— Под своей фамилией он здесь?

— Нет, под чужой. Его здесь никто не

знает. Я с ним встречаюсь, но делаю вид

что раньше никогда его не видал.

— Никаких сомнений у вас нет?

— Решительно никаких. Повторяю, что

я с ним несколько раз на съездах в Томске

встречался, когда работал в Томской губер-

нии. Он всегда выступал как большевик.

— Вы могли бы меня с ним познакомить?

— Мог бы, конечно.

— Покажите ему для начала вот это.

Мурыгин вынул советские деньги...

Дня через три Иван Александрович встре-

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары
Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза