Белый Бурхан

Торкош сполз с седла, распустил опояску, снял шубу, бросил ее на траву, начал яростно топтать ногами, рыдая и рыча одновременно... Остановило его неистовое ржание чужого коня, переборы копыт где-то справа, гортанные голоса. Торкош упал животом на шубу, заломил руки на затылке, прикрыл глаза. Нет, звуки не ушли... Значит, его не духи пугают опять и путают?

Всадники подъехали к неподвижно лежащему Торкошу, спешились.

- Спит? - спросил один из них.

- Я видел, как он прыгал. Может, кам? Они иногда и без людей камлают, для себя.

- Не похож он на кама. Да и бубна нет.

- Хорошему каму бубен не нужен. Торкош перевернулся на спину. Сел.

- Я не кам, - сказал он уныло, - я пастух.

Трое гостей рассмеялись. Потом один из них взял Торкоша за шиворот, собрав в кулак всю его расползающуюся рубаху, встряхнул так, что у того лязгнули зубы. Торкош заскулил. Рука мотнула его из стороны в сторону, отпустила. И тотчас на Торкоша напал зуд: чесалось все - живот, грудь, плечи, спина... Он начал яростно терзать свое тело, раздирая и без того порванную и прелую рубаху, оставляя на бледно-серой коже багровые полосы.

- Хватит! - сказал строгий голос и тотчас перед Тор-кошем остановился статный и крепкий алып, положил руку на кинжал. Его жесткие и холодные глаза, плотно сжатые твердые губы, бронзовые от загара скулы, по которым прокатывались желваки, не сулили ничего хорошего. - Где же твой скот, если ты пастух?

- Продал.

- И теперь собираешься в батраки к Лапердину?

- Один хочу жить!

Страх прошел вместе с зудом. Торкош нагнулся за шубой, поднял ее, встряхнул, натянул на плечи, перехватил опояской. Теперь осталось только к коню шагнуть да сесть в седло. Но грозный алып ухватил Торкоша за опояску, притянул к себе, сумрачно посмотрел ему в лицо:

- Я - Техтиек. И если ты, вонючий барсук... У Торкоша снова ушла душа в пятки:

- Я... Я к русским еду! К Лапердину!

- Кто послал? Зачем?

- Сам еду! - Торкош поник головой. - Всех похоронил, один остался... Скот потерял... Помирать еду! Отпусти меня, Техтиек.

Техтиек хмыкнул. Такой бродяга вполне мог бы заменить ему Козуйта. Но у Лапердина - кони, а где он их пасет - тайна. Этот к Лапердину в работники идет. Может, пусть узнает все?

- Я покупаю твою смерть! Назови свое имя.

- Торкош. Сколько денег дашь?

- На первое время тебе хватит! - Техтиек повернул брелок на кармане кожаной куртки, достал стопку красных бумажек, сунул Торкошу. - Бери! У Лапердина увидимся.

Не успел Торкош закрыть распахнувшийся от изумления рот, как его сбили с ног, распахнули шубу и будто тысяча пчел впилась ему в левое плечо. Он закричал по-заячьи, рванулся из цепких рук парней, но те сами отпустили его. Торкош покосился на плечо, увидел кроваво-красное пятно, расползающееся по лохмотьям рубахи, скорчился от отвращения к самому себе. Вскочил, но фигуры верховых уже были далеко, мелькали за редкими деревьями опушки. Торкош кинулся к коню, но запутался в распахнутой шубе и упал. Увидев рассыпавшиеся по траве красные десятки, поспешно начал собирать их, загребая с кусочками мокрой земли и выдирая вместе с травой.

- Теперь я богатый! Теперь я - бай! - бормотал он.

Уже к вечеру Торкош вышел к табунам Лапердина. Купил у пастухов мяса, теертпеков, курута, араки, наспех соорудил себе маленький аил, прикрыв связанные пучком жерди еловыми лапами, и дал волю своему вечно жадному до пищи желудку...

А потом пастухи слышали смех и вопли, крики и стоны, похожие на пение и плач, а в той стороне, куда ушел Торкош, ночи напролет то разгорались, то гасли огни его костра...

- Вот как мается, бедняга! - вздыхали жены пастухов.

- Кама бы к нему позвать! - предлагали старики.

- Что - кам? - возражали молодые парни и мужчины. - Араки надо бедняге побольше! Пусть заливает свое горе! Скот потерял, детей и стариков похоронил, а недавно и жену отправил за горькой солью... Чем ему кам поможет?

- Да-да, - соглашались все, - костра аракой не зальешь, только душу! Все она лечит одинаково, давая покой и радость...

И украдкой друг от друга носили несчастному араку,

еду, курево.

Просыпаясь, Торкош с удивлением обнаруживал подарки пастухов; потом уже их ждал, не удивляясь; скоро, пожалуй, начал бы и требовать их, как дани...

Но однажды, проснувшись он ничего не нашел. Спустился вниз к пастухам, но на поляне больше никого уже не было: лишь сиротливо стояли брошенные строения да чернел круг жженой земли, где еще вчера стояла тулга с котлом. Он жил в своем закутке и на брошенном пастухами стойбище еще три дня, подбирая старые припасы. Жил бы и еще, да поползли по утрам холодные туманы и, проснувшись однажды от холода, Торкош увидел, что лес стал белым от снега.

Спустившись в долину, он набрел с конем на косарей Лапердина. Почти все они были телесы, хотя встречались и русские чубатые парни и бронзовые от загара казахи. Стогов было уже много - они стояли желтыми и зелеными горами, были заботливо огорожены кольями с привязанными к ним жердями.