Черный монашеский клобук отца Никандра блестел от оконного света, а архимандриту на мгновение показалось, что он лоснится от сала, которым заплыл этот самодовольный болван, скорбящий о том, что его за уши оттянули от пресной кутьи и сунули рылом в блюдо со свининой... Зачем ему апостольский чин? Что он ему даст, кроме хлопот, при его характере? А здесь, в этой глухомани,-неиссякаемая шахта! Недры, забитые золотом! Хочешь-россыпью его бери, не хочешь - слитками накладывай... Да если бы он, Елизар Поспелов, не шепнул пару-другую слов владыке, то гнить бы Никандру в соляных копях! Увы, неблагодарны человеки, суть! Неблагодарны...
- Приложи руку, игумен, не делай еще одну глупость!
- Нет, уволь. Я упреждал тебя, Елизарка, чтоб о вспомоществовании моем в сем мерзопакостном деле ты и думать не смел...
- Себе яму роешь!
Игумен кивнул. Он хорошо понимал игру архимандрита. Ему, Никандру Попову,-слава и почет, ему, Елизару Поспелову,-ордена и новые чины! Это в случае полной удачи, если доведется вздеть на распятие не только шептунов и певунов, но и поборников схизмы, ее потворщиков, прямых супостатов и покусителей на святые символы... А если - не удастся?
Донос Елизарка, конечно, состряпал ловко (набил руку при владыке в казуистике!) - с заумью, с почтением к святым символам православия, подвергавшимся ныне попранию и хулению в устах диких язычников, сиречь - не столько духовных, сколько мирских и государственных преступников, покусителей на крест православный и трон государев! И посему не только святой крест христианский должен быть внесен спешно в края сии, но и копье!.. Убеждение, мол, убеждением, а кулак-во сто крат будет надежнее... Еще надежнее будет тот кулак, если в него копье
или меч вложить!
Да, Елизар все допускал, чтобы сокрушить ересь:
и меч, и копье, и нагайку, и виселицу, и решетки, и кандалы... Это ведь просто: гнать к кресту страхом, и весь подвиг!
- Небесный аромат ладана и земной запах смолы - едины, суть! Едины, преосвященный!-Игумен поднял перст, ткнул им в сторону сводчатого, закопченного свечами потолка. - Примешивать к ним запах крови и пороха богохуление и осквернение святых символов, которым мы с тобой служим! Я согласен идти с крестом против ружей, но вести крестом ружья за собой уволь!
- Полно тебе, Никандр!-рассмеялся архимандрит.- Церковь состоит из четырех частей - мира, паперти, скинии и ковчега завета. И только ковчег завета - свят! И там всегда будет пахнуть ладаном!.. Блаженный Августин не боялся искоренять тогдашнюю ересь огнем и кровью! И-свят стал! Почему? Да потому только, что считал церковь выше евангелия! Жизнь ближе церкви, и ей нужна на книжная мудрость, а посконная, понятная всем! Любовь исцеляет? Верю. Но и ненависть - исцеляет тоже!.. И поверь мне: простые верующие будут бить каменьями и палками ересь, не заглядывая в евангелие! А ты иди на нее с крестом. Посмотрим, кто победит... Ты будешь не только сокрушен и растоптан, но и не заслужишь прощения Синода!
- Я не буду бить богохульников силой оружия! Я даже пальцем к ним не притронусь!-вспылил игумен. - А крест веры православной подниму над головой!
"Каждый господа по своей мерке, образу и подобию лепит,-думал отец Никандр с раздражением.-Вот и получается - сколько человеков, столько и богов. И для каждого его бог удобен, хорош и впору. Как ношеный сапог! А присмотрись - не бог на иконе-то его, а сам человек и есть..."
Эта мысль ему понравилась: у язычника бог на самого язычника и похож; у полицейского - на полицейского, только чином выше; у царя-на царя... Потом сконфузился, перекрестился, недобрым словом помянул Поспелова, пристроив его где-то рядом с чертом...
Да и что ему - Поспелов, старый дружок? Посидел, поерзал толстым задом на стульях и скамьях, помял монастырские простыни с черным крестом в правом углу да и укатил в свою епархию по хорошо пристывшему за эти дни снегу! Как-то теперь доложит по высокому начальству? Человек коварный, дарами не обласкан, словами лживыми не усыплен...
- Тьфу ты, прости меня господи!
Обмахнувшись широким крестом, отец Никандр снова взялся за лопату, счищая снег с крыльца. Эту потешную для себя работу он никому из послушников не перепоручал - и грудь дышит, и рукам нагрузка, и голова свежее...
Три раза переписывал свой донос Поспелов, но так и не добился под своей бумагой подписи или наперстной печати игумена. С тем и уехал, обозленный и разочарованный... Так-то, старый друг-забулдыжник, выкуси! Мы хучь и мохом обросли от бороды до бровей, а умишко кое-какой тоже имеем и потому покупным и дареным, но чужим - не живем!
Шум какой-то учинился у монастырских ворот. Отец Никандр поднял голову - к нему торопливо шкандылял на деревяшке турецкий кавалер и сторож Марк.
- Чего там?
- Людишки какие-то прибегли пехом. Впущать?
- Не на молитве монастырь! Пусть входят с богом. Снова заковылял старик-инвалид назад к воротам. И чего бегает попусту? Отпирал бы ворота перед конным или пешим, а не выпытывал каждый раз дозволенья! Зря в монастырь люди не пойдут - не ближний свет ноги
бить...