Белый Бурхан

Адучи развел руки:

- Ты все решил сам, Яшканчи! Ни один из моих советов тебе не пригодился... Разве только подумать, как убрать из семьи один лишний жадный рот...

- Ты о чем, отец? - удивленно спросил Яшканчи.

- Я говорю о себе. Какой из меня работник? Лишний рот! И его надо убрать.

Яшканчи резко встал:

- Нет-нет, отец! И не думай об этом! Без тебя я вообще ни с какой бедой не справлюсь!.. Дождь нужен, а не твои постыдные слова, отец... Дождь!

Он с ненавистью посмотрел на четкие вершины далеких и близких гор, вбитые в пламенно-золотое восточное небо. Что бы им стоило посадить на себя грозовые тучи? Черные тучи с хорошим тугим дождем!.. Всего в горах

много, но в них всегда нет того, что позарез нужно человеку!

И Яшканчи повторил глухо:

- Нет-нет, отец! Тебе еще рано на долгий отдых! Ты еще нужен мне, Адымаш, Кайоноку... Выбрось свои черные мысли из головы, отец, не прибавляй мне забот и горя...

Кочюш - дело простое и привычное. Вдвоем с отцом разобрали юрту, Адымаш уложила нехитрый скарб в мешки-арчмаки, все это навьючили на лошадей и двинулись в путь, сдавливая оседланными конями остатки отары и крохотное стадо быков с коровами.

Старого Адучи Яшканчи хватился уже при подходе к перевалу, спросил у Адымаш, та отмахнулась:

- Чудит старик! Решил пал пустить на старую стоянку, духов разогнать...

Почувствовав неладное, Яшканчи развернул коня, крепко прижимая Кайонока, усевшегося к нему на седло. Пал

пускали на старые стоянки редко, если там болели люди или скот.

Он видел, как старик возился с лопатой, окапывая брошенный аил; видел, как заколебалась пленка дыма над его конусом; видел, как ярко вспыхнуло и облило желтое пламя хорошо просохшую лиственичную кору...

Когда Яшканчи с Кайоноком подскакал к аилу, тот

уже жарко пылал. Сынишка бился в руках отца и исступленно кричал:

- Нет-нет! Я не хочу! Пусть он выйдет из огня! Дети не приемлют смерти. В любом ее виде. А на глазах мальчишки их уже случилось две. К ним подскочила на

коне Адымаш с исцарапанным лицом, зажимая в руках клочки выдранных волос:

- Зачем он это сделал?! Зачем обманул меня?!

Лицо Яшканчи окаменело, но в глазах его не было слез. И совсем не потому, что позор для мужчины, если кто-то увидит его слезы... Он вдруг понял отчетливо и ясно, что его жизнь сломалась, и он уже больше никогда не сможет быть прежним добрым и наивным Яшканчи.

- Где у нас кермежеки4, жена?

- В полосатом арчмаке. Зачем они тебе?

- Неси их сюда!

Лицо Адымаш пошло пятнами:

- Ты хочешь бросить их в огонь? А кто тогда будет сторожить наше счастье? Кто отгонит злых духов? Яшканчи криво усмехнулся:

- Злые духи уже насытились и им больше нечего делать v нашего очага!

Вторую четверть луны кочевал Яшканчи, а места так и не выбрал: то трава выгорела до черноты, то ее съели другие стада и отары, то место для стоянки было неудобное - вода далеко, а ледяные вершины гор близко... А много кочевать - много терять. Не зря ведь сложена поговорка про таких бродяг, как он: кто много кочует, у того все казаны перебиты.

Совсем обнищал Яшканчи за свое длинное кочевье: пал в дороге бык, затерялись в горах три овцы, сломал ногу конь, и его пришлось прирезать. На одном из перевалов его нищий караван повстречал демичи Товар. Долго шелестел своими бумагами, ища тамгу5 Яшканчи. Не нашел, потребовал в счет обязательных поборов пять овец. Пастух начал было кричать на него, но Товар только отмахнулся и сам отбил от отары нужное число животных. Потом написал новую бумагу, весело помахал рукой и уехал ловить очередного простака, не выдав Яшканчи никакой расписки. Значит, осенью или зимой снова жди этого жулика - сборщика податей...

Спустившись в очередную долину, Яшканчи огляделся и сказал, что пока остановятся здесь. Адымаш покачала головой, но перечить мужу не стала. Вздохнула только:

- Зачем юрту возим? Разве в аиле нельзя жить?

- Продадим юрту, - кивнул Яшканчи, - если покупатель найдется... Для нашей с тобой семьи, жена, и в аиле тесно не будет...

Провозившись с юртой до вечера, Яшканчи поехал осматривать пастбище. Здесь наткнулся на еще одно жилище из жердей, крытое ветхим войлоком. Даже и не поймешь сразу - юрта не юрта, аил не аил. Пошел знакомиться с соседями: по существующим правилам, тот, кто первым занял пастбище, тот ему и хозяин. Но на пастбище не было скота, если не считать горстки овец, рассыпавшихся по зеленому полотну долины как попало...

Ответив на приветствие гостя кивком головы, хозяин аила протянул ему свою наполовину выкуренную трубку, набитую не столько табаком, сколько сухой травой, отдающей горечью и солодом.

- Где твой скот? - спросил Яшканчи, присаживаясь на корточки.

- У меня нет скота. Так, несколько овечек... Разве ты не узнаешь меня, Яшканчи? Я - Торкош. Тот, над которым вы всегда смеялись, что у меня женское имя...*

* Имя переводится как "Нежный", "Шелковый".

Яшканчи вздрогнул: еще три или четыре зимы назад он хорошо знал пастуха с таким именем. Но сейчас... Сколько ни всматривайся в сухое и морщинистое лицо - ничего от того самодовольного и сытого телеса, не дурака выпить и побалагурить...

- Что случилось с тобой?