Белый эскимос

После первых зимовок корабль застрял во льдах, а затем затонул в Итсуарторвике (залив Лорд-Мэра). Удалось спасти все находящиеся на судне съестные припасы и утварь, а потом переправить на лодках в Киланартут. После своего отъезда чужестранцы оставили большие запасы дерева, железа, гвоздей, якорных цепей, бочек и остального добра, которое по сей день используется для изготовления ножей, наконечников для стрел и гарпунов, приманок для лососей, копий для охоты на оленей и крючков. Позже на берег выплыла и мачта, из которой наделали санок, байдарок и гарпунов. Мачту распилили на части пилами, сделанными из обручей для бочек, – все это заняло целое лето и осень, но торопиться им было все равно некуда.

Ввиду предстоящей поездки на запад стоянка в Пелли-Бей продлилась недолго, однако в этот период, с 13 по 23 апреля, я сумел решить свои задачи и уезжал отсюда с чувством, что мне удалось изучить еще одну горстку жителей Земли.

Охота за амулетами невдалеке от магнитного полюса

Как-то раз во время нашего пребывания в Пелли-Бей, что к востоку от перешейка Бутия, из снежного бурана неожиданно появились двое мужчин и, подбежав к нашему жилищу, остановились как вкопанные. На первый взгляд показалось, что постучавшиеся в нашу дверь люди пришли налегке: без саней, без собак, в руках только огромные ножи для резки снега. Выглядело это непривычно, потому что, судя по покрою их одежды, можно было предположить, что прибыли они издалека.

Забравшись в наше иглу, они оттаяли, а когда наелись досыта, тут же разговорились. Это были двое братьев, прибывшие из окрестностей магнитного полюса. Они привезли с собой шкурки песца для обмена на старые ружья у жителей залива Пелли, которые вели торговлю с населением Репалс-Бей. Младший из братьев собирался идти дальше, а старший по прозвищу Какортингнек («Белый») был намерен тут же вернуться домой – он даже оставил двух своих жен и приемного сына невдалеке от нашего лагеря.

Тут же решили, что мы поедем туда, чтобы как можно скорее перевезти женщин в нашу хижину. И вот через пару часов все семейство было в сборе; женщины оказались молодыми и красивыми. Белый явно старался произвести на нас благоприятное впечатление и заодно хвалил чисто женские достоинства обеих супруг. Стоило нам поинтересоваться их именами, как он тут же воспользовался этой возможностью, чтобы привязать к ответу и кое-какие дополнительные сведения.

– Вот это Кертилик, «Глазастая», самая ценная из моих жен, – отметил он. – За нее я отдал деревянные сани.

Нас поразила такая неслыханная цена, ведь мы знали, что сани в этих краях принято изготавливать из менее прочного материала.

Старшую жену по имени Кунгак («Улыбка») он выкупил за кусок свинца и старый напилок. Однако супруг галантно добавил, что ее дешевизна обусловлена особыми обстоятельствами: она появилась в его хозяйстве после голодной смерти прежнего мужа, когда она осталась без кормильца в беззащитном положении.

Дошла очередь до представления приемного сына по имени Ангутисугсук («Мужичок»), застенчиво улыбающегося молодого человека. Белый пояснил, что он был выкуплен и имел брата-близнеца. Обычно одного из близнецов здесь принято убивать, поэтому приобретение приговоренного к смерти малыша в обмен на каяк и котелок было не совсем разумно. Единственным оправданием для такой сделки могло послужить лишь то, что мужчины ценились дороже женщин.

Ночью им удалось продать песцов, и на следующее утро мы уже были в пути, пролегавшем через перешеек Франклина. Медленно пробирались мы по руслу широкой реки, протекающей между заливами Пелли и Шеперд в сторону запада, пытаясь достигнуть зимнего лагеря племени нетсилик на льду между островом Кинг-Вильям и перешейком Бутия.

3 мая, разбив лагерь к северу от реки Мёрчисон, мы поднялись на холм осмотреться. Вокруг простиралась широкая равнина, прилегавшая к заливу Шеперд, в центре которой мы и находились. Ее однообразная, ослепительно белая поверхность выглядела бескрайней; то там, то здесь мелькали отдельные холмики, небольшие пригорки, напоминающие выныривающие из моря тюленьи головы. Единственное, что разнообразило этот пейзаж, была глубокая, полноводная река: ее высокие, песчаные кручи простирались в такие дали, которые едва мог охватить глаз, а на рыхлом, свежем снегу лежал орнамент из оленьих следов. Каждый день мы подстреливали парочку оленей на пропитание себе и нашим собакам, а вечером и ночью, если позволяла погода, сидя у костра, наслаждались видом Кассиопеи. Необъятная равнина сливалась с ледяным полем, и только неглубокая колея в снегу напоминала нам, что, преодолев приливы и отливы, мы спустились с суши на лед залива Шепперд. Ни единого намека на рубеж между линией побережья и линией моря.