Белый князь

Иногда достаточно было звука колокола, открытых дверей костёла на дороге, разговора с монахом, чтобы вдруг нападало на него покаяние. Он начинал каяться, молиться, беспокойно говорил о возвращении в келью, пока песенка Буськи и новые товарищи с этой дороги его не отводили.

Бусько, хоть был бы рад вернуться в Гневков, из которого был родом, смирился с судьбой, какая их ожидала в Буде. Венгерское вино напоминало ему Шенове и Восне, хотя иногда жалел о Помарде; а, выпив, говорил о своём пане, что он так и умрёт, как жил, скача на пёстром коне.

В Великой Польше Наленчи обращали глаза в другую сторону. Не отчаивались, что Мазовецкие дадут себя на что-то соблазнить. Тем временем Оттон из Пилцы сам отказался от губернаторства, где усидеть не мог. Советники королевы Елизаветы убедились, что Великопольше нужно было дать великополянина. Вместо него назначили Судзивоя из Шубина, которого приняли, радуясь ему как одержанной победой над малополянами.

Было это ранней и отвратительнейшей весной 1373 года. Дерслав Наленч, которому не удалась попытка заполучить одного из Пястов, – сидел в своей Большой Деревне, теперь меньше занимаясь общественными делами. Всем его утешением было слушать обильные сплетни о разных неудачах короля Людвика и старой королевы.

Его непомерно радовало, когда он слышал нарекания на их правление и тоску по Пястам. Практически вся Великопольша, хотя ничего не могла предпринять, чтобы освободиться из-под чужого, как говорили, владычества, чувствовала и думала то же, что и Дерслав. Она была непримиримой, была враждебной, малейшая возможность могла там привести к взрыву.

Дерслав имел привычку говорить и повторять с какой-то пророческой уверенностью, которую иногда принимают старые люди:

– Увидите! Увидите! Я говорю вам, что не умру, пока снова Пяста не увижу на троне! Вернётся наша кровь, вернётся!

Некоторые над ним смеялись, пожимали плечами, другие, слыша его с такой решительностью повторяющего всегда одно, готовы были ему поверить. И многие в Великопольше говорили тогда: «Дерслав Наленч говорит, что не умрёт, пока снова не увидит на троне Пястов».

Люди верили в возвращение старого панского рода, хоть никто это не мог себе ни объяснить, ни догадаться, как это придёт.

– Господь Бог всемогущ! Он творит чудеса! – говорили. – Почему бы Он не вернул нам Пястов!

Одного дня этой отвратительной весны 1373 года Дерслав гневался по-шляхетски на Господа Бога, на дождь, на ветер, на холод, которые ему из дома не давали выйти. А сидеть дома с сыном и женой одному, без надежды, что кто-нибудь в такое ненастье принесёт слух, без возможности выбраться за ним в соседство, Дерслав не любил. Грызла его эта скука так, что и есть не мог, и всех бранил, и ворчал.

Потом, когда однажды ещё в отчаянии он выглянул в маленькое окошко во двор, с великим удивлением увидел перед самым окном конскую голову, а на этой голове очень хорошо известные ему ременные украшения из латуни, которых, хоть несколько лет не видел, помнил, что они были у Ласоты.

А этого несчастного Ласоты уже более двух лет не было, потому что привязался к Белому и остался с ним.

Дерслав сию минуту выбежал в сени и там ему до колен поклонился промокший Ласота, на лице которого труды долгих скитаний не очень были заметны. Он выглядел здорово, только загорел в Венгрии.

– А ты что тут делаешь, неверный человек? – весело воскликнул Дерслав, обнимая его.

Ласота положил палец на губы, давая знать, что его путешествие имело какую-то тайную цель. Вошли в избу. Там сразу все сбежались поздороваться с любимым родственником; старый Дерслав заметил, что особенно дочка Пиотрушка приняла гостя дружественным румянцем и улыбкой.

Ему это пришлось не по вкусу.

Перед семьёй Ласота о причинах своего прибытия не сказал ничего, кроме того, что он по ним соскучился, но Дерслав хорошо знал, что он, должно быть, что-то скрывает. Поэтому они вдвоём пошли в каморку старика.

– Что стало с этим безумным князем? – спросил Дерслав.

Наленч пожал плечами.

– Вы называете его безумным, – сказал он, – а я хотел бы в нём немного больше безумия и меньше размышления. До сих пор, вот уже два года мы сидим в Буде, просясь в Гневков. Королева нас обманывает, обещает, мужа мучает, а Людвик смеётся в глаза Белому, в монастырь его прогоняет. Не монах, не светский человек, то рясу надевает, то доспехи, то думает жениться, то хочет каяться.

– Чтоб его… – прервал, теряя терпение, Дерслав, – не говори уже о нём.

– Как раз должен, – возразил Ласота, – потому что, хоть до сих дела обстоят плохо, наконец-то ему опротивели пустые обещания – он убедился, что королева не может ничего, а король не хочет. Разгневался на Людвика… готов хоть силой идти завоёвывать свой удел.

– Это хорошо, – крикнул Дерслав, – это хорошо, когда Гневков возмёт, что, я надеюсь, будет легко, наберётся охоты для дальнейших завоеваний. Поссорившись с королём… станет нашим.