Белый князь

– И я так думаю, – сказал Ласота, – но я приехал к вам за тем, чтобы вы дали ему с чем и с кем выбраться из Буды. Кроме Буська, который ему песенки поёт и глупости говорит, нет никого. Королева ему скупо даёт содержание, король специально морит его, чтобы взял аббатство и не мешал ему. Нужны деньги и нужны люди. Много их привести нельзя, потому что это обратило бы внимание, хотя бы нескольких должен иметь, чтобы нас любой разбойник на дороге не обобрал.

Дерслав потёр волосы.

– Ну да, – воскликнул он, – как только дождь перестанет, который всё-таки вечно идти не может, надобно отправиться к Предпелку, Шчепану и Вышоте. Они что-нибудь придумают.

Дождь, действительно, на следующий день перестал и, хотя пора была ещё холодная и ветреная, Дерслав выехал от Ласоты ко дворам тех землевладельцев, которые раньше хотели выбрать Белого.

Но там он нашёл – остывших, жалующихся на него, равнодушных, и Ласота имел много хлопот с ними, прежде чем сумел обратить. Сам Предпелк ехать уже не хотел, выбрали троих юношей, выделили небольшую сумму денег. Ласота согласился проводить.

Несмотря на весеннюю оттепель, они сразу двинулись в Венгрию известными трактами, по которым от Кракова шла торговля. До самой Буды осторожный Ласота всех их не довёл, оставил в первой деревне под городом, где у него был знакомый венгр, который торговал с Краковом. А сам он, как однажды незаметно исчез со двора короля Людвика, так невзначай на нём появился. В этом не было ничего удивительного, потому что в силу итальянских дел, в силу своих связей со всем миром, венгерский король окружён был пришельцами со всех сторон Европы.

Двор был прекрасен, многочислен, оживлён, а поскольку там постоянно решались дела великой важности, не очень на людей поменьше обращали внимание. Белый князь, которого опекала только одна королева-племянница, занимал на дворе весьма второстепенное положение. Только иногда Людвик, который любил учёных, ценил науку, а в родственнике находил её немного больше, чем в обычных людях своего окружения, разговаривал с князем Владиславом о разных предметах. Тот, хоть много знал, слышал и читал, чаще всего выводил его из себя тем, что свои маленькие познания сразу хотел использовать для демонстрации своего превосходства над королём.

Так в вопросе, который лежал у Людовика на сердце – в отношении Божьих судов, Ордалий, которые он хотел у себя отменить и доказывал их неуместность, Белый князь упирался, защищая эту институцию, как признанную Церковью.

Король Людвик утверждал, что так же как заповедь запрещала поминать имя Бога всуе, так взывать к Нему для любой битвы – не годилось. Князь упорно защищал старый обычай, доказывающий глубокую веру в Бога и сдающий на него суд.

Также они спорили о многих других вещах, и в конце концов князь полностью потерял к нему расположение. В одну из этих минут раздражения он решил уйти из Буды и отправил Ласоту за деньгами и за людьми.

Прошло несколько недель, прежде чем Наленч вернулся, и когда появился перед князем, к своему великому удивлению он нашёл его с изменившимся мнением.

– Я привёз князю нескольких человек и деньги, – сказал он, приветствуя.

Белый принял его холодно. Через мгновение он начал бормотать, что весенняя пора не благоприятствовала походу, что королева снова уверяла его, что сделает ему удел в Польше; закончилось на том, чтобы ему отдали деньги и вернули людей, и ждали, пока их возьмёт.

Ласота был уже сыт по горло этими постоянными колебаниями и переменами.

– Милостивый князь, – сказал он, – великополяне прислали немного денег, но с тем условием, чтобы они были немедленно использованы на поход. Ежели князь изменил намерение… люди и деньги возвращаются назад, да и я с ними, потому что мне больше нечего тут делать.

Князь зарумянился и устыдился, и ничего не отвечал. Ласота вышел гневный. Он действительно собирался уезжать, когда назавтра прибежал Бусько, вызывая его к князю.

Белый подумал. Вернулось желание пойти в Польшу, на этот раз он имел уже сильнейшее решение побега из Буды. Он потребовал только два дня отсрочки. В течение их князь ещё два раза колебался, бросал начатые приготовления, и наконец вдруг под предлогом охоты выскользнул вместе с Буськом на указанное место – двинулись к Кракову.

Он был полон самого горячего пыла и самых прекрасных надежд. Ласота, хоть в душе улыбался этим мечтам, не смел его разочаровывать.

Они ехали малыми днями, немного опасаясь погони, сворачивая с трактов, а оттого что пора не очень благоприятствовала путешествию, прежде чем приблизились к Кракову, князь устал, потерял охоту. Товарищам пришлось его поддерживать, побуждать, уговаривать. На ночлеги они приезжали в отчаянии – когда случалось хорошо отдохнуть, мужество возвращалось. Так они плелись к Великопольше. Уже приближались к ней, когда возник спор, с чего следовало начинать и откуда.