Берегини

Вечером собрали пир. Датчане сидели за столом на почетном месте, напротив Эйвинда и его побратима, и Йорунн сама подсела к ним, стала выспрашивать у Инрика об отце, о том, зажила ли полностью рана у того хирдманна, Хрёрека, и о том, как живется на датском берегу увезенным с острова Хьяр словенским рабыням. Вилфредссон отвечал ей спокойно, и во взгляде его не было ни обиды, ни упрека, словно ничего между ними не произошло. Фрейдис, сидевшая рядом с мужем, прислушивалась к их разговору, а потом не утерпела – спросила про медноволосую Лив. Инрик слегка нахмурился, услышав это имя. А потом нехотя рассказал, что едва не сделал красавицу-рабыню своей женой, да только Лив, оказавшись в доме хёвдинга и увидев, что Вилфред Скала еще не очень стар и полон сил, решила заполучить в мужья отца, а не сына. Только не знала она, насколько ревнивы и мстительны женщины хёвдинга, особенно Аудбьёрг – первая законная жена и мать Инрика. Хитрость и изворотливость не помогли молодой рабыне: в середине зимы, в самые жестокие морозы она вдруг пропала, и отыскали ее только несколько дней спустя, в лесу, раздетую до тонкой рубашки и вмерзшую в сугроб… Виновных в ее смерти так и не нашли: жены все, как одна, пожимали плечами и говорили: мол, сама ушла да заблудилась, а теплую одежду растеряла, пытаясь добраться до дома в метель. Вилфред хёвдинг был тогда очень сердит, но вскоре и он, и все прочие позабыли о медноволосой рабыне, как будто ее и не было.

Йорунн и Фрейдис переглянулись и замолчали, не зная, что и сказать. А Унн, слышавшая рассказ Инрика, только вздохнула:

– Сама виновата. Как у нас говорят: что соткала, то и надела.

Эйрик Тормундссон выбрал из стада лучшего быка-трехлетку, и на рассвете на берегу моря Эйвинд конунг подарил его суровым богам, а молодой ведун Сакси начертал жертвенной кровью на бортах корабля священные руны, напоил ею грозного носового дракона, чтобы тот отгонял всякую нечисть, живущую в морских глубинах, и наводил ужас на врагов. После этого вождь закатал рукав, провел острым лезвием повыше запястья и сказал так:

– Невелика будет моя удача, если вас не будет рядом. Нынче мы все вместе вернемся на Мьолль.

И написал собственной кровью на форштевне имена отца, матери, братьев. А потом Мстящий Волк заскользил по каткам к воде, закачался на волнах и медленно поплыл по фиорду. Соленая морская вода вскоре смыла не успевшие крепко впитаться в дерево имена и обережные знаки, но все знали, что их сила никуда не исчезла и будет еще долгие годы хранить драккар от беды.

Через день конунг приказал грузить корабли.

Четыре драккара стояли на якоре возле берега, и пока их снаряжали в поход, вожди собрались на совет в длинном доме. Кроме датчан, был здесь словенский княжич Радим, пришли многоопытный Сигурд и молодой Халльдор, позвали также Лодина и Эйрика Тормундссона. Эйвинд и Асбьерн заняли самые высокие скамьи; рядом с ними, опираясь на посох, стоял всеведущий Сакси.

Эйвинд принес и бережно расправил на коленях отцовскую карту, на которой какой-то умелец нарисовал остров Мьолль, земли, которые лежали вокруг, и морские пути между шхерами. Карта была старая, потрепанная – Торлейв конунг всюду брал ее с собой, но никогда ею не пользовался: ему не нужны были карты, он и так прекрасно знал, в какой стороне находится Свеаланд, а в какой Данмёрк, и куда следует плыть, чтобы попасть к словенам или датчанам. Кусок тонкой светлой кожи, хранивший очертания родных берегов, был для него чем-то вроде оберега и пригодился только теперь, и не самому конунгу, а его сыну, который спустя много лет задумал вернуться домой.

– Что у вас говорят об Олаве и его походе к свеям? – спросил Эйвинд Инрика. – Есть новости?

– Нет, – покачал головой датчанин. – Мы целый год ничего не слышали о Стервятнике, но, думаю, это не беда. Твой ведун откроет нам то, чего мы не знаем.

Все посмотрели на Сакси, но тот и бровью не повел. А когда подступились с расспросами, лишь пожал плечами:

– Я никогда не был на острове Мьолль и не видел своими глазами Стервятника Олава. Откуда мне знать, где сейчас он и его корабли? Спросите того, кто ходит с ним по одной земле и называет его конунгом.

Датчанам не понравился такой ответ, а Эйвинд и Асбьерн обменялись задумчивыми взглядами. Они-то знали, что Сакси никогда не скажет больше, чем людям нужно услышать.

– Что ж, – Эйвинд поднял руку, и недовольные голоса тотчас смолкли, – будем надеяться на удачу. Но прежде, чем мы отправимся в путь, пусть каждый из вас даст слово, что поможет мне войти в дом моего отца не вором, не убийцей и не разбойником, а защитником и законным наследником Торлейва конунга. Пусть те, кто желают мести, помнят о справедливости. Я лишь хочу, чтобы память о Стервятнике превратилась в пыль, и ветер унес ее подальше от острова. Вот так.

Хёвдинги слушали молча, только Ивар негромко повторял сказанное по-словенски – для Радима. Княжич тут же спросил:

– Что если Олав поднимет против тебя твоих же сородичей? Биться нам с ними или нет?