Берегини

Арне и его сыновья рассказали, что сразу после праздника Сумарблот Олав со своими воинами на трех кораблях отправился к свейским берегам. Прошлым летом свеи ограбили принадлежащий ему кнарр и пустили на дно новый, купленный в Бирке боевой корабль, охранявший торговое судно. Олав не забыл причиненной обиды и пообещал, что возьмет со свеев много больше, чем сам потерял.

По привычке они все еще называли его конунгом и смущенно кашляли, заметив свою оплошность. Но Эйвинд не выказывал недовольства, а если и сдвигал брови, то не сердито, а задумчиво.

– Кто же остался на острове? – нетерпеливо спросил он. – Сколько кораблей и много ли воинов?

– Корабль всего один, и это драккар сына Олава. Гисли Олавссон хотел взять своих людей и пойти на свеев с отцом, но тот ему не позволил. Велел сидеть за закрытыми воротами и следить за морем.

– Почему? – опередив своего вождя, влез в разговор беловолосый мальчишка с пытливыми черными глазами. Арне, прищурившись, поглядел на него, потом на Эйвинда – Торлейвссон не осадил любопытного, не влепил ему положенную затрещину – и ответил:

– Потому, что одному из людей Олава перед походом снились дурные сны. Сверре всегда умел толковать сновидения, что свои, что чужие, и Олав слушал его; послушал и теперь. Сверре сказал, будто видел четыре черные тучи, ползущие к острову со стороны моря, и белые молнии, бьющие из этих туч прямо в землю и высекающие огонь. Кто-то говорил, будто этот сон сулит большую беду, а кто-то посмеялся и назвал его пустым. Может, и так, вот только Сверре почему-то в этот раз не пожелал остаться на острове и ушел в поход с Олавом.

– Он правильно сделал, если хотел остаться в живых, – сказал ему Эйвинд. – Потому что вон за теми скалами стоят еще три драккара с верными мне людьми. И молнии наших мечей разожгут такой огонь битвы, что Олав Стервятник увидит его с берегов Свеаланда. И ужаснется, поняв, что дурные сны в этот раз оказались вещими.

После разговора рыбаков отпустили и вернули им лодку, а Мстящий Волк поплыл назад, туда, где его ждали остальные корабли. Эйвинд был доволен и беседой, и новостями, которые удалось узнать. Только Сигурд хёвдинг сидел в стороне от всех и безучастно глядел на плескавшиеся за бортом волны. Перед тем, как распрощаться со старым знакомым, он не выдержал и завел разговор об оставленной на острове семье. Арне ответил честно:

– О жене твоей песню не сложат. Той же осенью вышла она за другого, и ее новый муж ввел в свой род твоих сыновей.

Сигурд молча кивнул и не стал расспрашивать дальше. И теперь то ли от порывистого ветра, то ли от обиды глаза его наполняла предательская влага. Он думал о своих выросших сыновьях, которые называют отцом чужого человека, и о жене, которая теперь принадлежит другому. И о том, как он вернется на Мьолль и что станет со всем этим делать.

И еще о Ботхильд, оставшейся в Рикхейме.

Узнав, что Олава на острове нет, Асбьерн и датчане хотели отправиться на Мьолль с первыми лучами солнца, но Эйвинд конунг не согласился с ними и велел подождать. В ответ на их недоуменные взгляды и упреки, вождь сказал:

– Нужно немного времени, чтобы Арне успел собрать верных людей и предупредить кого следует.

– Надеюсь, он не проболтается Гисли Олавссону, – хмуро проговорил Харальд. – Не хотелось бы, чтобы этот женовидный сбежал или послал за подмогой.

– Олава и его сына не любят на острове Мьолль, да и по соседним землям о них идет недобрая слава, – ответил ему Эйвинд. – Не переживай, сын Гутрума: уже скоро ты увидишь смерть своего врага!

Не только справедливые боги, но и духи морских глубин благоволили нынче Эйвинду. На следующий день море сделалось спокойным и гладким, как тканое полотно, выстеленное до самого острова. Ветер совсем стих, в воздухе появилась сухость и под солнцем Мьолль виднелся так ясно, что казалось, будто до него рукой подать. Но многоопытный Сигурд поглядел на небо и сказал:

– Скоро начнется буря. Ночью или ближе к утру.

Эйвинд вспомнил рассказ рыбака о грозовых тучах и усмехнулся:

– Это хорошо. В бурю корабли труднее заметить.