Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Книга – это оружие. Нарезка истории – это мятеж, это взрыв и рождение сверхновой. «Обезумевшая машина времени поднимает ураган годов и столетий»{437}. Техника письма – такая же техника, как артиллерия и авиация. Башням открыть огонь!

Шизописьмо. В предсмертном сборнике «Критика и клиника» Жиль Делёз определял свою проблему следующим образом: «Проблема писать: писатель, как говорит Пруст, изобретает в языке новый язык – язык своего рода иностранный. Обнаруживает новые грамматические или синтаксические силы. Вытаскивает язык из привычной колеи, заставляет его бредить

{438}. Новый язык внутри старого языка „устремляется к „асинтаксическому“, „аграмматическому“ пределу, или сообщается с собственной внеположностью»{439}.

Чтобы проиллюстрировать процесс изобретения нового языка, Делёз цитирует Беккета: «Надо „сверлить дыры“ в языке, дабы увидеть или услышать „то, что притаилось с обратной стороны“»{440}. Метафора подчеркнуто техническая: перед нами сверло или бур, с помощью которых писатель делает в языке дыры. Однако и самого поверхностного сравнения сверления Беккета и нарезания Берроуза достаточно, чтобы счесть второй метод значительно более эффективным. Если Беккет при всей своей странности все еще пребывает в литературе (характерно, что о нарезках Берроуза он сказал следующее: That’s not writing. It’s plumbing

[34],{441}), то Берроуз – во всяком случае, в «Трилогии „Сверхновая“» – целиком располагается на ее обратной стороне. Нарезки – чистейший пример того, что Делёз называет изобретением нового языка внутри старого (и странно, что в этом отрывке он цитирует Беккета, но не цитирует Берроуза; впрочем, он охотно цитирует его в других местах): чтобы сделать новый язык из старого, старый язык недостаточно просверлить, его нужно взрезать и пошинковать. Чтобы сделать из текста инородный ему шизотекст, нужно превратить его в «словесную окрошку»{442} – именно так антрополог Грегори Бейтсон называет язык шизофреника.

Шизофрения с ее нашинкованным языком предельно аграмматична и асинтаксична, поэтому радикальный язык Берроуза представляет собой образцовое шизописьмо. Это письмо, нарезающее код – всякий код, все коды. Бейтсон определяет шизофрению как затруднение в идентификации сигналов{443}, то есть кодов: неясно, что означает тот или иной код; все коды смешались, нарезались в языковую окрошку. Смещение кода – это провал семантики: что означает данное слово?.. К чему оно отсылает?.. Уже ни к чему, или – к чему угодно. Услышав «пространство», шизофреник думает «мать»

{444}. Почему? Потому что был взрезан код и из языковой раны потек недифференцированный словесный хаос. В этом хаосе, безусловно, есть свой смысл («пространство есть мать» не случайно: случайностей, по Берроузу, не существует), однако это совершенно другой смысл, чем предусматривает стандартный, то есть принадлежащий контролю код.

Берроуз, старательно изучавший медицинские работы о шизофрении{445}, создает другой смысл из данного кода, когда в метатексте «ММ» нарезает статью о борьбе с наркоманией; после нарезки смысл статьи изменяется на противоположный, и оказывается, что силы контроля выступают не против наркомании, а за нее: «Теперь вы спросите, хочу ли я сохранить навечно проблему наркотиков, и я отвечу: „Защищайте болезнь. Защита общества от болезни должна считаться преступлением“»{446}. То есть преступлением должен считаться апоморфин, избавляющий от зависимости. Нет зависимости – нет и контроля. Контроль заинтересован в зависимости. Но старый код не позволяет это увидеть. Нужно порезать код, чтобы проявился новый смысл высказывания.

Семантика основана на синтаксисе, потому что значение знака гарантируется связкой, соположением (син-таксисом) нескольких знаков: кошка есть

животное, синий есть цвет, завтра будет новый день, клиент покупает продукты. Всякий код – это некоторая история, связный нарратив, приводящий читателя к определенной семантике, к системе значений. Язык рассказывает истории сам по себе и без всяких писателей, язык и есть динамическая система историй или повествований. Поэтому взрезать язык и нашинковать код – значит вмешаться в историю и разделить ее части, лишить ее связности. Для изобретения иностранного языка внутри данного языка, для войны с кодовыми системами контроля требуется резать линейное повествование, имманентный языку синтаксис. Нужно изобретать асинтаксию. Техника нарезок, взрезающая повествовательные связки, неплохо с этим справляется.