Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Для наглядности можно сравнить художественные техники Берроуза и его ближайшего коллеги Джека Керуака. Когда Керуак читал фрагменты «На дороге» в телепередаче Стива Аллена в 1959 году, он сказал, что писал свой роман в течение трех недель на одном – непрерывном, сплошном – рулоне для телетайпа, который ему удалось достать в канцелярском магазине. Поэтому техника «На дороге» – это техника рулона, где рулон для телетайпа есть непрерывное полотно, идеально соответствующее

дороге, центральному объекту керуаковского романа. Чтобы писать о дороге

, надо изобрести машинерию письма посредством дороги, то есть рулона. Его непрерывность отлично выписывает свой объект, такую же непрерывную и скоростную дорогу, задающую направление и темп человеческой жизни.

Вчитываясь в роман Керуака, мы не просто читаем о дороге, мы чувствуем дорогу, и рулонному письму здесь соответствует рулонное чтение: «Совсем не так едешь по Каролине, или по Техасу, или по Аризоне, или по Иллинойсу; но так мы ехали по миру туда, где наконец сможем познать самих себя среди индейцев-феллахов мира – того племени, что есть сама суть основного, первобытного, воющего человечества, племени, охватившего поясом экваториальный живот мира от Малайи (длинного ногтя Китая) до Индии – великого субконтинента, до Аравии, до Марокко, до тех же пустынь и джунглей Мексики, по волнам до Полинезии, до мистического Сиама, укутанного в желтый халат, и снова по кругу, по кругу, так что слышишь один и тот же надрывный вой и у вросших в землю стен Кадиса в Испании, и за 12 000 миль оттуда – в глубинах Бенареса, Столицы Мира»{447} – все это одно предложение, которое, было бы желание, может продолжаться вечно.

Вновь обращаясь к клинической метафоре, мы можем назвать такое письмо ист(о)ерическим

: оно никогда не заканчивается и только и делает, что набирает обороты в непрерывности истерического жеста. В таком случае шизофреническое письмо Берроуза будет полной противоположностью истерического письма Керуака: если Керуак должен продолжать, Берроуз должен постоянно прерываться (то есть резать); если Керуак постоянно набирает скорость, то Берроуз монтирует самые разные скорости; главное, если Керуак движется в пространстве единого смысла и кода, то Берроуз взрезает все смыслы и коды, лишает их тождества и идентичности, чтобы из каждого куска кода – в точности как при шизофрении – мог получиться какой-нибудь новый смысл. Соответственно, Керуак пишет религиозную прозу: он увлечен трансцендентными смыслами – чистотой, святостью, божеством; Керуак озабочен Единым: «никаких переделок» в едином потоке времени[35]. Берроуз же последовательно еретичен, он одержим множественностью: для него не существует никаких сверхсмыслов, потому что любой смысл на его монтажном столе – то есть на ленте его плоского, горизонтального дискурса – может (и должен!) быть взрезан и склеен с каким-нибудь другим смыслом. Поток еретических гибридов: голова/жопа, дерево/гениталии, человек/многоножка…

Можно сказать, что и Берроуз, и Керуак имеют дело с бредом, но это совершенно разный бред. Различен и их аффективный исток: алкоголически-бензедриновый бред – Керуака, джанковый бред – Берроуза. Первый тип бреда несется и ускоряет, второй – шинкует и нарезает. Где-то между ними находится психоделическая аффектация – во всяком случае, и к ней часто применяется метафора шизофрении. Ее использует Олдос Хаксли, когда в своем пионерском – с точки зрения осторожной рефлексии о галлюциногенах – эссе «Двери восприятия» говорит о необходимом для нашего выживания редуцирующем клапане мозга, который преодолевают психоделики: «Каждая личность – одновременно и бенефициарий, и жертва лингвистической традиции, в которой эта личность родилась: бенефициарий – потому, что язык дает доступ к накопленным записям опыта других людей, жертва – поскольку язык укрепляет в личности веру в то, что это урезанное сознание – единственное, и искажает ее ощущение реальности настолько, что эта личность только рада принять свои представления за данные, свои слова – за действительные вещи. Большинство людей почти все время знает только то, что проходит через редуцирующий клапан и освящено местным языком как подлинно реальное»{448}.

Как психоделики, так и шизофрения взрезают лингвистический редуцирующий клапан, высвобождая чистый хаос асинтаксических представлений. Шизофрения по Хаксли «состоит в неспособности бежать от внутренней и внешней реальности ‹…› в самодельную вселенную здравого смысла, в строго человеческий мир полезных представлений, разделяемых символов и социально приемлемых условностей. Шизофреник подобен человеку, постоянно находящемуся под воздействием мескалина и, следовательно, неспособному отторгнуть опыт реальности»{449}.