Беседы ши со своим сыном, или Тайны Дао Императора

1 Поднялся ветер - и загуляли вихри, путая следы песчаных барханах, да и сами барханы, пере­валивая их с места на место. И плотный, свернутый , в несколько раз холщовый пояс не мог защитить i дыхание от мелкой пыли, выедающей глаза и лег- ^: кие, доводящей до удушливого кашля, не прино­сящего облегчения. Потекли бы слезы, да влагу высушила пустыня, и даже дыхание пришлось за­медлить, чтобы не терять бесценные капли жизни. .

Нет ничего тяжелее, чем песчаная буря в пус­тыне, когда ничего не видно, когда каждый вдох нужно держать под контролем, иначе придется медленно умирать от удушья среди бескрайнего и бездонного океана пыли, не дающей свету звезд проникнуть на землю и помочь одинокому путни­ку выйти из этой западни.

На земле, как на дне океана, куда не проника­ет даже днем солнечный свет, лежал монах Сю- аньцзан, пребывая в походе за сутрами. Где же ты, Будда?! Яви мне свое величие! Дай знак! Вот он, коан жизни и смерти!

Разбойники забрали дары для индийских учи­телей, уцелевшие в схватке ученики оставили дерзкого двадцативосьмилетнего монаха и верну­лись домой, а те, кто рискнул вступить в царство вечного поющего песка, давно погибли от жары, жажды и палящего солнца. И только он один про­должал путь, не ведая ничего о своем завтрашнем дне. Ведь это мы, с высот своего времени, знаем, что он дойдет до священной Уддияны, выучит сан­скрит, найдет Учителя и перескажет Сутры, при­неся их в Поднебесную через семнадцать лет, уже будучи в возрасте сорока трех лет.

Что он видел в свои двадцать восемь лет мона­шества? Лишенный любви и ласки, живущий одной мечтой о Сутрах? Он видел себя, идущего по ве­ликой пустыне. Он готовился ко встрече с ней все эти долгие годы монашества и учения. Так не го­товился ни один любовник ко встрече со своим предметом воздыхания. Так невесты не готовятся к свадьбе. Так даже солдат не готовится к бою.

Все свои сознательные годы жизни он изо дня в день изучал древние книги, тренировал свое тело, изматывал его жаждой и голодом, тяжелым физи­ческим трудом, проникая в тайны «Йогачара-бху- ми-шастры». Но это - это было даже выше его сил, к этому невозможно привыкнуть или натрениро­вать свое тело. Без воздуха человек не может жить...

Уже стоптаны все уцелевшие после нападения разбойников сандалии, одежды состоят более

из дыр, чем из ткани. Что может спасти путника (синчжэ) в пустыне во время пыльной бури? Пожа­луй, ничто. Только самообладание и концентрация на своей великой миссии. Знал ли он исход своего путешествия, мог ли он видеть свою судьбу? Нет, не мог. Ибо как только мы узнаем о своей положи­тельной судьбе, духи царства инь переписывают книги судьбы.

Он лежал на песке, почти не двигаясь, эконо­мя силы и не давая себе уснуть и забыться, чтобы не оказаться засыпанным и погребенным в этом кошмаре. А где-то там было небо. Оно просто было.

Какое небо...

Какое одинаковое небо...

Какие разные жизни.

Люди разные, небо - одно. И один и тот же песок вокруг. Монах лег навзничь, пытаясь увидеть хоть что-нибудь над собой.

И все судьбы его промелькнули у него перед гла­зами, как в калейдоскопе. Все воплощения всех лет.

Ну, вот и все...

Он закрывал глаза и видел синее небо Уддияны, не виденной им дотоле, так же ясно, как небо над своим монастырем...

Он закрывал глаза и в который уже раз пере­листывал свою такую короткую жизнь, как будто раскручивал свитки с живописью: «Что я сделал не так? В чем была моя ошибка? Или я не смог рас­считать время, благоприятное для похода!»?

Он вновь закрывал глаза и молился о своих братьях-монахах, не вернувшихся назад и не до­шедших до этого кошмара, где обитали лишь злые демоны и горячие ветра. Ни птицы, ни зверя не видели путешественники в песках, ориентиру­ясь лишь по выбеленным зноем костям. «Пусть их души найдут путь, истинный... Вправе ли я был обрекать их на все это?»

Он закрывал глаза и молил всех духов небесных, земных и прочих о милосердии, о снисхождении и о том, что он готов смириться с любой своей судьбой и с любым их решением с готовностью и с благодарностью. Ибо любой исход его устра­ивал: после земного пути в двадцать восемь лет, где каждый день был посвящен науке и молит­вам, и умереть не стыдно. Но и к жизни его тяга не уменьшилась. И каждый данный ему духами день он проведет в радости и благодарении.

Он был один на один со стихией и молился.

И случилось чудо.

Пустыня отступила перед его молитвой.

Случилось чудо.

И в первый раз за сто, а может, и за двести лет прошел дождь. Совсем маленький, и совсем не­долго. Но пыль осела, и показалось солнце. Такое долгожданное.

Разве может быть долгожданным солнце в пус­тыне?

Да, может, наверное, даже куда более сильно, чем дождь, потому как привычнее... И впервые на своем веку мелкие звери пустыни, пустынные змеи увидели зеленую растительность, невесть от­куда взявшуюся в этом безжизненном и выжжен­ном солнцем месте.