Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении душии различных вопросах духовной жизни.

По мере устроения — каждому свои требования, других не суди, но смотри только на себя.

И чем дальше идет человек по духовному пути, тем боль­ше и теснее его окружают бесы, не терпящие сего пути. Бо­яться их не надо, но борьба чем дальше, тем сильнее, и так до конца, и должна быть не на жизнь, а на смерть, во всем и во всех мелочах. Тут нужна большая осторожность и внимание, чтобы не утратить легко, что с трудом приобрел, и не поте­рять душевный мир, что драгоценнее всего».

ВЗЯТКИ

«Во всем надо быть очень внимательным к себе, во всех мелочах, не допускать ни малейшей лжи или неискренности или лести и человекоугодия.

Вот у меня одна мантия с того дня, как я пострижен. Схи­мочка тоже одна, давно ее себе приготовил, а куколя и те­перь нет, а надо бы иметь его. Пошел к игумену за благосло­вением, да, говорит, пойди сам к портному, пусть сделает. Пошел я к нему, а он — нет и нет, не могу и не умею. Да ты, говорю, только скрои, а мне сошьют другие. Нет, говорит, не могу, не умею... Я знал, что ему надо подарок сделать и за подарок он все сделает, что надо, и сумеет. Но знаю я и то, что за самое малое участие в этом деле — подкупа, взятки, в этом грехе я буду в ответе, я буду истязаем на мытарствах. Так ни с чем я и ушел от него. Давать повод другим и соуча­ствовать в их грехах надо очень остерегаться.

Мы, монахи, даем обет нестяжания, обет надо всегда по­мнить».

О ЛЮБВИ

«Главное же — это смирение и любовь. Кто много любит, тому многое и простится». Говоря о любви к ближним, отец Михаил указал на житие Пафнутия Великого... «Проявление любви к ближнему может спасти и большого грешника. Лю­бовь покрывает все».

Отец Онуфрий и о чистой правде

«Ты меня все спрашиваешь о моей жизни... но если будешь кому из близких (из батюшкиных близких) пересказывать, надо передавать очень точно, правдиво, без малейших при­крас и переделок. Правда должна быть чистой.

Читал я Соловецкий патерик по старой книге, а потом пе­речел его же в новом виде, и это уже не то — многое пере­иначено, многое приукрашено для красоты, как в стихах «для рифмы». И получается, будто стакан вина разбавили ведром воды — как хорошо сказал об этой книге отец Иоанн (отец схиигумен Иоанн был вместе с отцом Тимоном в Петербурге на Валаамском подворье, и они много вместе читали): «Вкуса того нет, что в старой книге». Часто так делают... И в нашем Валаамском патерике записали жизнеописание старца Онуф­рия, подвизавшегося в затворе в Большом скиту». Келейни­ком старца Онуфрия был монах Лонгин, духовный сын отца Михаила и его ученик. Со слов Лонгина и было записано это жизнеописание, вот оно:

«Старец Онуфрий в молодые годы занимался молитвой Иисусовой и молил Бога о благодатной молитве. Пошел он в Александро-Невскую лавру к известному тогда затворнику, за руководством и наставлениями.

Затворник ему сказал: «Твори три тысячи молитв Иисусовых в день». Стал Онуфрий так делать. Скоро у него распух язык.

Пошел он к старцу просить совета. Опять тот ему ответил: твори теперь шесть тысяч молитв в день. Стал Онуфрий творить шесть тысяч молитв. Послушание и усердие ненавистны врагу — одолела Онуфрия страшная злоба, казалось, разорвал бы всех, но, понимая ухищрения врага, пошел опять к затворнику. «Ни­чего», — сказал старец, ободрил его и велел читать девять тысяч молитв. Стал Онуфрий читать девять тысяч молитв — пошли по его телу пузыри, как от ожога... опять идет к старцу. «Терпи, — говорит старец, — не ослабевай, читай теперь двенадцать тысяч молитв».

Интересно заметить, что когда я учился в Свято-Троицкой семинарии, то среди иноков был старенький монах, Герман с Валаама, бывший келейник игумена Филимона. Мне этот старичок был очень дорог, так как на его постриге в малую схиму я присутствовал, это был первый монашеский постриг, виденный мной в жизни, оставивший в моей душе неизгла­димое впечатление на всю жизнь. И хотя отец Герман внешне походил на ворчливого привередника и ходил злючкой, оку­тывая шею шерстяным шарфом зимой и летом, мне он очень нравился. Ко мне он питал доброе отношение, и я хаживал в его келью, где он мне рассказывал о Валааме, о том, как на него бес по ночам со страхованием нападал и как уютно было слушать его победы крестным знамением, точно он читал про себя из монашеских патериков. Я и подшучивал над ним, и мы были друзья. Раз он что-то много кипятился с отправкой ладана в Финляндию, и я паковал его, писал адреса латинс­кими буквами, приносил ему почтовые расписки, квитанции и так далее. Не знал я тогда, что участвовал в деле соучастия чудесной помощи дорогому старцу Михаилу до прочтения вы­шеприведенного случая. Умер монах Герман в 1966 году, а че­рез несколько лет я, приняв монашество, сам стал монахом с его же именем Германа, точно переняв от него место в ряду валаамских иноков, только в честь аляскинского валаамца (игумен Герман).