Читаем Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению полностью

Лирическому герою удалось открыть для себя этот мир заново: «Как будто выхожу впервые»! Все мы тысячи раз имели возможность наблюдать снег, дождь, радугу, да все, что окружает нас ежеминутно и из чего, собственно, формируется та самая обыденность. Но Пастернак говорит нам: есть, есть возможность проживать каждый новый день как новый, видеть все будто впервые! И, кстати, чтобы радоваться снегу, например, совершенно не обязательно бежать зимой на улицу. Поэзия позволяет нам испытать те же ощущения, сидя в мягком и уютном кресле дома. Что характерно, для достижения этого эффекта не нужны запрещенные препараты — энергия слова, чудо поэзии дарят нам совершенно естественный, натуральный и безвредный уход в другую реальность, которая примиряет нас с той, где мы обретаемся.

Я чувствую за них за всех,Как будто побывал в их шкуре,Я таю сам, как тает снег,Я сам, как утро, брови хмурю.Со мною люди без имен,Деревья, дети, домоседы.Я ими всеми побежден,И только в том моя победа.

«И снова скальд чужую песню сложит и как свою ее произнесет», — сказал Осип Мандельштам. Спустя почти век бизнес-тренеры переделают эти знаменитые строчки в лозунг «Кради как художник». Вряд ли уже удастся сказать что-то новое — все давно уже сказано, но можно сделать это по-новому. В этом-то и есть искусство любви к обыденности — попробовать взглянуть на нее иначе и увидеть то, что не имел возможности наблюдать прежде, сделать что-то по-другому. Встать на плечи великанов, чтобы подняться еще выше и сказать миру свое новое слово.

Ходасевич здорового человека

Очень созвучны всему сказанному выше стихи Владислава Ходасевича. Но он идет еще дальше, не ограничивая себя только радостью обновленного взгляда на мир. Поэт отважно берет на себя полномочия демиурга, пересоздавая действительность.

На тускнеющие шпили,На верхи автомобилей,На железо старых стрехНалипает первый снег.Много раз я это видел,А потом возненавидел,
Но сегодня тот же видНовым чем-то веселит.Это сам я в год минувший,В Божьи бездны соскользнувший,Пересоздал навсегдаМир, державшийся года.И вот в этом мире новом,Напряженном и суровом,Нынче выпал первый снег…
Не такой он, как у всех.

На самом деле Ходасевич, конечно, пересоздал не мир, а себя самого. Сформировал себя нового, способного воспринимать мир не так, как все другие люди, зашоренные той самой обыденностью, которую они не смогли полюбить. Такого рода пересоздание себя и мира — это то, чем занимается поэзия. И каждый из нас может воспользоваться этим неисчерпаемым ресурсом, чтобы вновь и вновь открывать себя и ту настоящую, ослепляющую своими яркими красками жизнь, которая скрывается от нас в серости будней. Если этому научиться, то вдруг окажется, что вы можете творить из ничего и играть созданным с радостью ребенка.

Горит звезда, дрожит эфир,Таится ночь в пролеты арок.Как не любить весь этот мир,Невероятный Твой подарок?Ты дал мне пять неверных чувств,Ты дал мне время и пространство,Играет в мареве искусств
Моей души непостоянство.И я творю из ничегоТвои моря, пустыни, горы,Всю славу солнца Твоего,Так ослепляющего взоры.И разрушаю вдруг шутяВсю эту пышную нелепость,Как рушит малое дитяИз карт построенную крепость.

Матрица Лермонтова

Перейти на страницу:

Похожие книги

Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение