Из кормового тамбура выбегает разъяренный Никольский.
Лукичев, изловчась, вышибает из его руки браунинг.
— Отвоевали, ваше благородие! — язвит Бабин, подхватывая револьвер. — Покомандовали, слазьте.
Никольский ошалело крутит головой.
Несколько рук тянутся к его погонам.
— Не сметь! — Он трясется от ярости. — Матросы, приказываю разойтись! Не позорьте флот!
— Молчи! — гневно отвечает Липатов. — Не мы, а вот такие, как ты, опозорили флот еще у Цусимы!
Брагин, ухватив Никольского за плечи, срывает с него погоны:
— Иди!
Никольский упирается. Моряки выталкивают его на трап.
Вестовой и машинный содержатель выволакивают на палубу Ограновича.
Старший офицер хрипло молит о пощаде.
— Ты нас щадил? — наклоняется к нему Дмитриев. — Ты помиловал Осипенко? Становись к расчету!
Он приподнимает Ограновича за шиворот и стаскивает с корабля на лед.
Подряд раскатываются два выстрела.
— Товарищи! — обращается к морякам седоусый токарь, председатель забастовочного комитета Франко-Русского завода. — В сарае за механическим цехом спрятаны автомобили. Директорские. Нам бы парочку пулеметов приспособить на них. Всем народом просим: подзаймите, пока с городовыми и жандармами управимся. Позасели, подлецы, на чердаках возле Сенной и не дают ни проезду, ни проходу людям.
— Выводи автомобили, отец! Вместе поплывем. Одна дорога у нас, — под одобрение всех моряков говорит Белышев. — Пускай знают господа, с кем мы, пускай запомнят «Аврору»!
Липатов снимает с древка, взятого у сторожа, лоскут кумача и крепчайшим морским узлом привязывает его к фалам[13]
грот-мачты[14].Моряки, рабочие и солдаты-кексгольмцы дружно берутся за фалы.
Спустя минуту красный флаг революции победно реет над крейсером «Аврора».
Это произошло на рассвете 26 февраля 1917 года, в канун памятного дня, когда русский народ навеки покончил с царским самодержавием.
Впереди был еще долгий путь к социалистической революции.
Разговор в Смольном
— Есть! —
повернулся
и скрылся скоро,
и только
на ленте
у флотского
под лампой
блеснуло:
— Аврора.
Миновало семь месяцев с лишним, а перемен к лучшему нет. Конец октября, но положение народа не легче, чем перед февральской революцией. Война, затеянная помещиками и капиталистами при царе, продолжается и при Временном правительстве Керенского. Она пожирает все. Даже в Петрограде, тогдашней столице России, иссякли запасы хлеба. Тысячи голодных детей и женщин днем и ночью ждут в очередях, когда раскроются двери булочных и посчастливится получить нищенский паек: на душу четверть фунта липкого, как замазка, хлеба.
Нет мочи терпеть дольше.
— Сынки! Матросы! — зовут из очереди у хлебной лавки на Суворовском проспекте, неподалеку от Смольного.
Два моряка, идущие в ногу возле панели, замедляют шаг. Отсвечивают под дождем стволы винтовок. Набухли от сырости бушлаты, обвешанные патронташами. На мокрых бескозырках желтеет известное всему Петрограду название корабля: «Аврора».
Из очереди устремляется к морякам изможденная женщина.
— Что скажете, мамаша? — добродушно спрашивает один из них.
Женщина всхлипывает. Капли дождя, как слезы, ползут по ее щекам.
— Третьи сутки без хлеба... Помрут с голоду ребятки мои... Когда же конец мукам нашим? — Рыдающим голосом она выкрикивает: — Скоро ль за глотку возьмете буржуев и спекулянтов?
Смуглый коренастый матрос сжимает кулаки и, слегка окая, с тихой яростью говорит:
— Еще самую чуточку потерпите, мамаша. Теперь скоро. Вот чем разговаривать с ними будем!
Он ударяет кулаком по винтовке и привычным движением плеча поправляет ремень.
— Полный вперед, Шура! Словами горю помогать — пуще растравлять себя... Эх, мамаша!
Женщина долго смотрит вслед морякам.
Они минуют цепь вооруженных рабочих и солдат, охраняющих на перекрестке подступы к Смольному институту, в здании которого находится Военно-революционный комитет, и вскоре сливаются с толпой у ворот главного входа, там, где над непрерывным потоком людей реют кумачовые полотнища с лозунгами партии большевиков:
Часовой в черной ватной поддевке и залощенной кепке — рабочий-красногвардеец — возвращает морякам пропуска и распахивает дверь в комнату Военно-революционного комитета:
— Проходите, товарищи флотские.
Перешагнув порог, моряки ставят винтовки в угол и осматриваются.
Комната похожа на корабельную штурманскую рубку[15]
. На ее стенах пестреют карты фронтов и планы всех районов Петрограда. Напротив двери, в глубине комнаты, виден накрытый картой стол. Из-за него поднимается, поправляя пенсне, худой человек в кожаной куртке. Он быстро идет навстречу морякам.— Откуда, товарищи?.. Впрочем, ваши визитные карточки — на бескозырках. По какому делу, товарищи авроровцы?
— Прибыли по вызову Военно-революционного комитета к товарищу Свердлову! — рапортует сухощавый, невысокого роста моряк.
— Я Свердлов, — называет себя человек в пенсне. — Кто уполномочил вас?