Бесы

Я стараюсь припомнить теперь каждую черту этих последних мгновений этого достопамятного утра. Помню, что когда мы остались одни, без дам (кро­ме одной Дарьи Павловны, не тронувшейся с места), Николай Всеволодович обошел нас и перездоровался с каждым, кроме Шатова, продолжавшего сидеть в своем углу и еще больше, чем давеча, наклонившегося в землю. Степан Тро­фимович начал было с Николаем Всеволодовичем о чем-то чрезвычайно остро­умном, но тот поспешно направился к Дарье Павловне. Но на дороге почти силой перехватил его Петр Степанович и утащил к окну, где и начал о чем-то быстро шептать ему, по-видимому об очень важном, судя по выражению лица и по жестам, сопровождавшим шепот. Николай же Всеволодович слушал очень лениво и рассеянно, с своей официальною усмешкой, а под конец даже и не­терпеливо, и всё как бы порывался уйти. Он ушел от окна, именно когда во­ротились наши дамы; Лизу Варвара Петровна усадила на прежнее место, уве­ряя, что им минут хоть десять надо непременно повременить и отдохнуть и что свежий воздух вряд ли будет сейчас полезен на больные нервы. Очень уж она ухаживала за Лизой и сама села с ней рядом. К ним немедленно подскочил освободившийся Петр Степанович и начал быстрый и веселый разговор. Вот тут-то Николай Всеволодович и подошел наконец к Дарье Павловне неспеш­ною походкой своей; Даша так и заколыхалась на месте при его приближении и быстро привскочила в видимом смущении и с румянцем во всё лицо.

Вас, кажется, можно поздравить. или еще нет? — проговорил он с ка­кой-то особенною складкой в лице.

Даша что-то ему ответила, но трудно было расслышать.

Простите за нескромность, — возвысил он голос, — но ведь вы знаете, я был нарочно извещен. Знаете вы об этом?

Да, я знаю, что вы были нарочно извещены.

Надеюсь, однако, что я не помешал ничему моим поздравлением, — за­смеялся он, — и если Степан Трофимович.

С чем, с чем поздравить? — подскочил вдруг Петр Степанович, — с чем вас поздравить, Дарья Павловна? Ба! Да уж не с тем ли самым? Краска ваша свидетель­ствует, что я угадал. В самом деле, с чем же и поздравлять наших прекрасных и бла­гонравных девиц и от каких поздравлений они всего больше краснеют ? Ну-с, при­мите и от меня, если я угадал, и заплатите пари: помните, в Швейцарии бились об заклад, что никогда не выйдете замуж. Ах да, по поводу Швейцарии — что ж это я? Представьте, наполовину затем и ехал, а чуть не забыл: скажи ты мне, — быстро повернулся он к Степану Трофимовичу, — ты-то когда же в Швейцарию?

Я. в Швейцарию? — удивился и смутился Степан Трофимович.

Как? разве не едешь? Да ведь ты тоже женишься. ты писал?

Pierre! — воскликнул Степан Трофимович.

Да что Pierre. Видишь, если тебе это приятно, то я летел заявить тебе, что я вовсе не против, так как ты непременно желал моего мнения как можно ско­рее; если же (сыпал он) тебя надо «спасать», как ты тут же пишешь и умоляешь, в том же самом письме, то опять-таки я к твоим услугам. Правда, что он женит­ся, Варвара Петровна? — быстро повернулся он к ней. — Надеюсь, что я не не­скромничаю; сам же пишет, что весь город знает и все поздравляют, так что он, чтоб избежать, выходит лишь по ночам. Письмо у меня в кармане. Но повери­те ли, Варвара Петровна, что я ничего в нем не понимаю! Ты мне только одно скажи, Степан Трофимович, поздравлять тебя надо или «спасать»? Вы не по­верите, рядом с самыми счастливыми строками у него отчаяннейшие. Во-пер­вых, просит у меня прощения; ну, положим, это в их нравах. А впрочем, нельзя не сказать: вообразите, человек в жизни видел меня два раза, да и то нечаянно, и вдруг теперь, вступая в третий брак, воображает, что нарушает этим ко мне ка­кие-то родительские обязанности, умоляет меня за тысячу верст, чтоб я не сер­дился и разрешил ему! Ты, пожалуйста, не обижайся, Степан Трофимович, чер­та времени, я широко смотрю и не осуждаю, и это, положим, тебе делает честь и т. д., и т. д., но опять-таки главное в том, что главного-то не понимаю. Тут что- то о каких-то «грехах в Швейцарии». Женюсь, дескать, по грехам, или из-за чу­жих грехов, или как у него там, — одним словом, «грехи». «Девушка, говорит, перл и алмаз», ну и, разумеется, «он недостоин» — их слог; но из-за каких-то там грехов или обстоятельств «принужден идти к венцу и ехать в Швейцарию», а потому «бросай всё и лети спасать». Понимаете ли вы что-нибудь после этого? А впрочем. а впрочем, я по выражению лиц замечаю (повертывался он с пись­мом в руках, с невинною улыбкой всматриваясь в лица), что, по моему обыкно­вению, я, кажется, в чем-то дал маху. по глупой моей откровенности или, как Николай Всеволодович говорит, торопливости. Я ведь думал, что мы тут свои, то есть твои свои, Степан Трофимович, твои свои, а я-то, в сущности, чужой, и вижу. и вижу, что все что-то знают, а я-то вот именно чего-то и не знаю.

Он всё продолжал осматриваться.