Бесы

Но не ранее того, как вы дадите какой-нибудь ответ на мой первый во­прос: правда всё, что я говорил?

Правда-с, — глухо проговорил Лебядкин и вскинул глазами на мучите­ля. Даже пот выступил на висках его.

Всё правда?

Всё правда-с.

Не найдете ли вы что-нибудь прибавить, заметить? Если чувствуете, что мы несправедливы, то заявите это; протестуйте, заявляйте вслух ваше неудо­вольствие.

Нет, ничего не нахожу.

Угрожали вы недавно Николаю Всеволодовичу?

Это. это, тут было больше вино, Петр Степанович. (Он поднял вдруг голову.) Петр Степанович! Если фамильная честь и не заслуженный сердцем позор возопиют меж людей, то тогда, неужели и тогда виноват человек? — взревел он, вдруг забывшись по-давешнему.

А вы теперь трезвы, господин Лебядкин? — пронзительно поглядел на него Петр Степанович.

Я. трезв.

Что это такое значит фамильная честь и не заслуженный сердцем позор?

Это я про никого, я никого не хотел. Я про себя. — провалился опять капитан.

Вы, кажется, очень обиделись моими выражениями про вас и ваше поведение? Вы очень раздражительны, господин Лебядкин. Но позвольте, я ведь еще ничего не начинал про ваше поведение, в его настоящем виде. Я начну говорить про ваше поведение, в его настоящем виде. Я начну го­ворить, это очень может случиться, но я ведь еще не начинал в настоящем

виде.

Лебядкин вздрогнул и дико уставился на Петра Степановича.

Петр Степанович, я теперь лишь начинаю просыпаться!

Гм. И это я вас разбудил?

Да, это вы меня разбудили, Петр Степанович, а я спал четыре года под висевшей тучей. Могу я, наконец, удалиться, Петр Степанович?

Теперь можете, если только сама Варвара Петровна не найдет необхо­димым.

Но та замахала руками.

Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, при­ложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал и быстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посто­ронился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел в гостиную.

VII

Он был весел и спокоен. Может, что-нибудь с ним случилось сейчас очень хо­рошее, еще нам неизвестное; но он, казалось, был даже чем-то особенно доволен.

Простишь ли ты меня, Nicolas? — не утерпела Варвара Петровна и по­спешно встала ему навстречу.

Но Nicolas решительно рассмеялся.

Так и есть! — воскликнул он добродушно и шутливо. — Вижу, что вам уже всё известно. А я, как вышел отсюда, и задумался в карете: «По край­ней мере надо было хоть анекдот рассказать, а то кто же так уходит?» Но как вспомнил, что у вас остается Петр Степанович, то и забота соскочила.

Говоря, он бегло осматривался кругом.

Петр Степанович рассказал нам одну древнюю петербургскую исто­рию из жизни одного причудника, — восторженно подхватила Варвара Пет­ровна, — одного капризного и сумасшедшего человека, но всегда высокого в своих чувствах, всегда рыцарски благородного.

Рыцарски? Неужто у вас до того дошло? — смеялся Nicolas. — Впрочем, я очень благодарен Петру Степановичу на этот раз за его торопливость (тут он обменялся с ним мгновенным взглядом). Надобно вам узнать, maman, что Петр Степанович — всеобщий примиритель; это его роль, болезнь, конек, и я особенно рекомендую его вам с этой точки. Догадываюсь, о чем он вам тут на­строчил. Он именно строчит, когда рассказывает; в голове у него канцелярия. Заметьте, что в качестве реалиста он не может солгать и что истина ему дороже успеха. разумеется, кроме тех особенных случаев, когда успех дороже истины. (Говоря это, он всё осматривался.) Таким образом, вы видите ясно, maman, что не вам у меня прощения просить и что если есть тут где-нибудь сумасшествие, то, конечно, прежде всего с моей стороны, и, значит, в конце концов я все-таки помешанный, — надо же поддержать свою здешнюю репутацию.

Тут он нежно обнял мать.

Во всяком случае, дело это теперь кончено и рассказано, а стало быть, можно и перестать о нем, — прибавил он, и какая-то сухая, твердая нотка про­звучала в его голосе. Варвара Петровна поняла эту нотку; но экзальтация ее не проходила, даже напротив.

Я никак не ждала тебя раньше как через месяц, Nicolas!

Я, разумеется, вам всё объясню, maman, а теперь.

И он направился к Прасковье Ивановне.