Бесы

Какие же деньги. пропали? Про что эта женщина сейчас говорила?

Этого уж я не знаю-с; до меня тоже доходило, что господин Лебядкин говорил про меня вслух, будто я не всё ему доставила; но я этих слов не пони­маю. Было триста рублей, я и переслала триста рублей.

Дарья Павловна почти совсем уже успокоилась. И вообще замечу, труд­но было чем-нибудь надолго изумить эту девушку и сбить ее с толку, — что бы она там про себя ни чувствовала. Проговорила она теперь все свои ответы не торопясь, тотчас же отвечая на каждый вопрос с точностию, тихо, ровно, безо всякого следа первоначального внезапного своего волнения и без малейшего смущения, которое могло бы свидетельствовать о сознании хотя бы какой-ни­будь за собою вины. Взгляд Варвары Петровны не отрывался от нее всё время, пока она говорила. С минуту Варвара Петровна подумала.

Если, — произнесла она наконец с твердостию и видимо к зрителям, хотя и глядела на одну Дашу, — если Николай Всеволодович не обратился со своим поручением даже ко мне, а просил тебя, то, конечно, имел свои при­чины так поступить. Не считаю себя вправе о них любопытствовать, если из них делают для меня секрет. Но уже одно твое участие в этом деле совершен­но меня за них успокоивает, знай это, Дарья, прежде всего. Но видишь ли, друг мой, ты и с чистою совестью могла, по незнанию света, сделать какую-ни­будь неосторожность; и сделала ее, приняв на себя сношения с каким-то мер­завцем. Слухи, распущенные этим негодяем, подтверждают твою ошибку. Но я разузнаю о нем, и так как защитница твоя я, то сумею за тебя заступиться. А теперь это всё надо кончить.

Лучше всего, когда он к вам придет, — подхватила вдруг Марья Тимо­феевна, высовываясь из своего кресла, — то пошлите его в лакейскую. Пусть он там на залавке в свои козыри с ними поиграет[344], а мы будем здесь сидеть ко­фей пить. Чашку-то кофею еще можно ему послать, но я глубоко его презираю.

И она выразительно мотнула головой.

Это надо кончить, — повторила Варвара Петровна, тщательно выслу­шав Марью Тимофеевну, — прошу вас, позвоните, Степан Трофимович.

Степан Трофимович позвонил и вдруг выступил вперед, весь в волне­нии.

Если. если я. — залепетал он в жару, краснея, обрываясь и заика­ясь, — если я тоже слышал самую отвратительную повесть или, лучше ска­зать, клевету, то. в совершенном негодовании. enfin, c'est un homme perdu et quelque chose comme un format evade[345]...

Он оборвал и не докончил; Варвара Петровна, прищурившись, оглядела его с ног до головы. Вошел чинный Алексей Егорович.

Карету, — приказала Варвара Петровна, — а ты, Алексей Егорыч, при­готовься отвезти госпожу Лебядкину домой, куда она тебе сама укажет.

Господин Лебядкин некоторое время сами их внизу ожидают-с и очень просили о себе доложить-с.

Это невозможно, Варвара Петровна, — с беспокойством выступил вдруг всё время невозмутимо молчавший Маврикий Николаевич, — если по­зволите, это не такой человек, который может войти в общество, это. это. это невозможный человек, Варвара Петровна.

Повременить, — обратилась Варвара Петровна к Алексею Егорычу, и тот скрылся.

C'est un homme malhonnete et je crois meme que c'est un format evade ou quelque chose dans ce genre¹, — пробормотал опять Степан Трофимович, опять покраснел и опять оборвался.

Лиза, ехать пора, — брезгливо возгласила Прасковья Ивановна и при­поднялась с места. Ей, кажется, жаль уже стало, что она давеча, в испуге, сама себя обозвала дурой. Когда говорила Дарья Павловна, она уже слушала с высо­комерною складкой на губах. Но всего более поразил меня вид Лизаветы Ни­колаевны с тех пор, как вошла Дарья Павловна: в ее глазах засверкали нена­висть и презрение, слишком уж нескрываемые.