Без иллюзий

Михаил объяснил, что вся информация вводится в машину после цифрового кодирования и при ее дальнейшей обработке каждой цифре соответствует определенный набор электромагнитных импульсов, которые могут быть записаны на магнитную ленту чувствительной аппаратурой, находящейся и вне помещения вычислительного центра, то есть, скажем, в автомобиле, находящемся где-то за забором, где может появиться кто угодно, в том числе и агент империализма. Правда, при этом записанная информация все равно будет представлять собой зашифрованный текст, пока при анализе не будет выявлено, по какой программе ведется обработка данных, а это – не менее сложно, чем дешифровка обычных шпионских сообщений. А вот чтобы электромагнитные импульсы, порождаемые в процессе работы ЭВМ, не могли быть записаны где-то на стороне, помещения вычислительного центра, где находятся машины, должны быть экранированы ферромагнитными материалами. Немного времени спустя Михаил понял, что в Конторе высоко оценили доклад Сивко, подробно осветившего суть проблемы и способ ее решения, потому что полковник стал к нему еще более внимателен и расположен. Из этого, по всей вероятности, следовало, что в спец. досье, путешествующем за Михаилом, не должно было бы содержаться указаний на какую-либо особую неблагонадежность, в которой теперь старался убедить всех и каждого бдительный товарищ Плешаков. Люда была знакома с его биографией. Выбор пути для него оказался прост – раз уж он родственник Косыгина, пусть даже дальний, значит, надо делать партийную карьеру, начав с комсомола – чтобы было видно – он прошел все этапы канонического карьерного пути, а не какой-нибудь несерьезный родственник-выскочка. Быть комсомольским функционером и не воспользоваться предложенной близостью к КГБ – такой непростительной глупости он себе не позволил и благодаря этому получил тот пост, который и занимал сейчас. Он гордился собой еще и оттого, что любил стихи, много их знал наизусть и сам тоже писал – ни дать – ни взять, как самый важный товарищ по цеху – председатель комитета госбезопасности маршал Советского Союза товарищ Юрий Владимирович Андропов. Среди его одноклассников были очень известные и действительно крупные актеры, которые в школьные времена серьезно поколачивали его, но потом смягчились и простили, и теперь он открыто гордился тем, что он у них в друзьях. Иными словами, он, можно сказать почти со всех сторон принадлежал по своему разумению к культурной элите общества, а тут, в его собственном институте, некие интеллектуалы и в грош не ставили ни его культуру, ни образованность – для него у них находилось только одно будто бы черное клеймо – гебист или прислужник гебистов. Пока отделом заведовала Фатьянова, у него были очень ограниченные возможности воздействовать на эту в основном еврейскую публику. Но теперь-то Фатьянова перешла в другое направление, секретарем партбюро по ее прежнему направлению стал квалифицированный и очень исправный сексот товарищ Гарбарчик (кстати, поляк по национальности, а не еврей), да и прежнего покровителя Фатьяновой – директора Панферова сняли с должности, а его преемника вот-вот должны были утвердить в партийных и административных инстанциях, поэтому ненавидимый, укомплектованный самыми ненадежными людьми именно Фатьяновой отдел, теперь при таком же, если не худшем в этом смысле руководителе, был волей обстоятельств отдан в зависимость от него, от Плешакова, которому там открыто выражали неуважение и презрение. Теперь он готов был взять у них реванш, да еще какой! Уже не только Тина Зеленко потворствовала прогульщице Юдиной, но и сам зав. отделом попался на том же самом прегрешении – он, как выяснилось, хотя и с некоторым опозданием, разрешил Сморгуновой прогулять целую рабочую неделю, не оформляя отпуска за свой счет, что позволило ей принять участие в экспедиции по поиску старинных книг за счет института! И он решил обставить разоблачение Горского так, как это делают в кино всезнающие чекисты. Он вызвал к себе начальницу первого отдела Эмилию Петровну, объяснил ей свой режиссерский замысел и лишь потом позвонил Горскому, чтобы тот зашел к нему. Видеть Плешакова Михаилу всегда было противно, да он и не ждал, что там ему сообщат радостную весть. Войдя в кабинет Плешакова и увидев Эмилию, которая в прежние времена с симпатией к нему относилась, он по ее напряженному лицу понял, что очередная подлянка уже хорошо подготовлена. Плешаков попросил немного подождать, пока он не закончит с Эмилией Петровной. Через минуту Эмилия действительно поднялась с места и двинулась было к двери, когда Плешаков, как бы невзначай, попросил ее задержаться. Дружба с большими актерами не пошла ему впрок – то, что он представлял себе сценической непринужденностью, выглядело не слишком натурально. Это означало, что Плешакову нужен был свидетель его разговора с Горским. Вопрос, по которому зам. директора по кадрам и режиму вызвал зав. отделом Горского, тоже не выглядел ни срочным, ни важным, и ради разговора вокруг него свидетелей не требовалось. Когда вопрос был прояснен, и Михаил спросил, может ли он идти, Плешаков со всей доступной ему лояльностью ответил: «Да, конечно!» – и только когда Михаил уже взялся за ручку двери и приоткрыл было ее, Плешаков послал ему в спину свой заранее подготовленный выстрел: