Михаил совершенно не переживал из-за того, что приборостроительное производство было ему незнакомо. Знания, полученные в Московском Механическом институте, а затем в МВТУ, а, главное, умение овладевать новыми предметами в режиме авральной подготовки к сдаче соответствующих экзаменов, дали ему непоколебимую уверенность в том, что со своим багажом в голове при недолгом знакомстве с ранее неизвестным делом он сумеет справляться с любой инженерной работой после очень краткого изучения того, что он еще не знал. Волей директора завода он был направлен в бюро автоматизации производственного процесса. Как показали дальнейшие наблюдения, директор был самым незаметным человеком в работе успешно справляющегося с плановыми заданиями предприятия. С одной стороны, это могло создать впечатление, что директор так великолепно организовал работу подчиненных, что ему совершенно не приходилось светиться ни в каких службах или цехах завода. Однако в равной степени это можно было считать и абсолютным безразличием к тому, что происходит на производстве и в жизни занятых в нем людей. Что именно соответствовало действительности в директорской деятельности, Михаил за три с половиной года так в точности и не узнал, хотя склонялся больше к второму варианту, потому что производство явно не поглощало директора целиком. Главным инженером служил некий Зайцев – невыразительная личность, от которой также мало зависело то, что делалось на заводе. Вот кто действительно жил работой и больше ничем, что тоже было весьма ненормально – так это заместитель главного инженера Толстоногов, который дневал и ночевал на заводе, чему Михаил сам был свидетелем. Начальник бюро автоматизации Семен Григорьевич Яцкаер рассказал ему, что в недавние времена, при Сталине, Толстоногов являлся заместителем министра, а не заместителем главного инженера относительно небольшого завода, что там его деятельность отличалась особой активностью. Будучи весьма силен и безгранично работоспособен, он ждал от подчиненных начальников того же, а кое-кого из не отвечающих высоким требованиям даже физически избивал. Внешность этого человека не выдавала в нем богатыря. Он вообще больше напоминал провинциального еврейского провизора или часовщика с местечковым акцентом тоже. Однако Яцкаер говорил, что сняли его с высокого поста все-таки за рукоприкладство. По поведению Толстоногова на заводе это было непросто понять. Ныне он был молчалив, жил в основном какою-то внутренней жизнью, не стремясь ни к какой другой. Семья у него давно развалилась, другой он не заводил. Возможно, весь ход дел на заводе в основном определялся его заботой, но и это нелегко было установить.
Примериваясь к образу Толстоногова, нарисованного Семеном Григорьевичем Яцкаером, Михаил все-таки видел причины крушения карьеры этого человека в другом. А карьера для своего времени была примечательная. Толкового и, по-видимому, сильного еврейского подростка-сироту взял к себе в ученики и помощники деревенской кузнец, фамилию которого тот и взял себе на новую жизнь. Пролетарское происхождение и организационные меры, предпринятые большевистскими властями по ликвидации последствий существования черты еврейской оседлости открыли ему путь к образованию, а затем и на верхние этажи управления промышленностью. Таких, как он, было там немало. Сталин, будучи по меньшей мере самовоспитанным антисемитом среди евреев, составляющих большинство членов большевистского ЦК, чувствовал себя ущемленным в их обществе, так как точно знал, что они и в грош не ставят его ум и способности в сравнении со своими, а потому и испытывающим к ним острую ненависть до тех пор, пока, смыкаясь со слабейшими из них, одного за другим не уничтожил сильнейших и не исполнил людоедский канкан на их костях, все-таки в предвоенные и особенно в военные годы ставил инженеров-евреев во главе важнейших оборонных производств, веря в их организационные способности, но никак не меньше – и в их безжалостное безразличие к чудовищно бедственным условиям жизни и работы своих подчиненных, чьими силами, еле-еле возобновляемыми, они выполняли и перевыполняли невообразимые для нормальной практики планы. Но как только война завершилась победой, хозяин страны снова постарался уменьшить свою зависимость от людей ненавидимой нации, и к 1948 году подавляющее число директоров и главных инженеров еврейского происхождения лишились своих высоких постов – вот под эту-то политическую кампанию скорей всего и загремел со своей высоты на завод зам. министра Толстоногов. Такая версия, как считал Михаил, куда больше соответствовала духу бесчеловечного бытия, насаждаемого в стране всеобщего нищенского равенства, где властям было в достаточной мере все равно, избивают ли начальники своих подчиненных или не избивают – это можно было использовать против начальников только в качестве повода для расправы, учиняемой по совсем иным причинам.