Без иллюзий

Необычайно даровитый выдающийся русский писатель Юрий Маркович Нагибин, с произведениями которого Михаил познакомился, когда ему исполнилось уже семьдесят четыре года (с подачи друга Нагибина, пестователя прозаиков в литинституте имени Горького Александра Евсеевича Рекемчука) в цикле «Любовь вождей» обнаружился рассказ «Цыганское каприччио», о том, как через спальню Берии, а потом и через газовую камеру были пропущены две цыганских девочки, в течение вечера и ночи вполне «нормально» ублажавшие хозяина. К удивлению офицера, ответственного за доставку особ женского пола, Берия велел их уничтожить. – «Отчего?» – недоумевал офицер. – «Они не целки!» – бросил в ответ Берия. Оказывается, можно было выбраковывать использованных партнерш и по этому признаку – хотелось, видите ли, именно с ними быть первоначинателем. Заодно в этом же рассказе упоминалась еще более трагическая судьба редкостной красавицы, потомственной аристократки Ариадны Петровны, первый муж которой был расстрелян большевиками, и вторым мужем которой стал бездарный сталинский маршал Бекас (стало быть, в действительности Кулик), бывший фейерверкер, разжалованный Сталиным после двух великих провалов из маршала до подполковника и умерший после этого «от огорчения». Вдовствующую Ариадну Петровну использовали вдвоем Сталин и Берия, затем Сталин приказал ликвидировать ее, хотя Берия был не против пользоваться ею снова и снова. А перед умерщвлением в газовой камере ее отдали последовательно палачу, а затем перевозчику заказанных женщин. Поругание она перенесла с поразительным достоинством, воистину подтверждавшим существование того, что другим великим писателем Борисом Лавреневым было названо в рассказе «Сорок первый» «разницей культур» – там речь шла о непреодолимом для существ из грязи духовном барьере, который отделяет от них благородных людей. Юрий Маркович был человеком редкого дара обаяния. Его широчайшие знакомства среди женщин, да и мужчин тоже (хотя по преимуществу женщин) приобщали его ко множеству сведений, хранящихся в тайне от общества. А придумывать он ничего не умел – додумывать да, домысливать кое-что на известной ему достоверной основе – тоже, но не больше того. Вот он и узнал, как убивали негодных невольных любовниц маршала госбезопасности, но не знал, куда девали тела. А прятали их совсем неподалеку, в соседнем дворе – странный каприз, свидетельствующий о склонности скорее к некрофилии, чем к чему-либо еще. Ведь без следа кремировать трупы этому деятелю никто не мешал. Так нет же – зачем-то придерживал трупы почти при себе.

Но если вернуться к далекому от этого кошмара Александру Никитовичу Свистунову, то все равно его живое образное представление на этот счет само по себе ничтожным никому не покажется.

Но Свистунов был восприимчив и к образам другого рода. О том, как его воображение словно через собственный усилитель пропускало узнанное из обычных источников, и что из этого получалось, красноречиво свидетельствовал следующий случай.

Михаил не запомнил, ссылался ли Александр Никитович на вычитанное в статье какого-то литератора, в составе писательской делегации посетившего коммунистический Китай, или на устное выступление этого автора, но в изложении Свистунова один особенно поразивший его эпизод из этой поездки выглядел следующим образом.

– Принимали их, конечно, очень хорошо, Михаил Николаевич. Однажды вечером пригласили делегацию в лучший ресторан, усадили за стол – и тут появляется человек со змеей в руках. Змея ядовитая, огромная! Извивается вокруг его руки. Он ее держит возле головы, змея разевает рот, зубы видны страшенные – а он улыбается и показывает вот, мол, смотрите, какая она сильная и страшная – а потом им – как лучшим гостям! – капает в рюмки с водкой по капле змеиного яда! Ну, куда денешься – наши выпили. Смотрят – остались живы. Подают им разные закуски и кушанья. Вдруг смотрят – несут в зал дикого кота в клетке. Кот, конечное дело, пугается, – Александр Никитович, – продемонстрировал руками и лицом, как испуганный кот бросается на решетку клетки то сюда, то туда, да еще и зарычал наконец, – а нашим объясняют – смотрите, кот, мол, здоровый! Ну, показали кота, унесли, вскоре им этого же кота подают на блюде – ешьте, дорогие советские товарищи, на здоровье! А что тут сделаешь – никуда не денешься, – со вздохом удрученно признался Александр Никитович и подытожил: – Ели и не блевали!