Казалось бы, насколько меньшим и незначительным было для Михаила влияние со стороны Осипа Григорьевича Гольдберга, но и оно оказалось полезным в его самостоятельной научной практике, хотя никаким примером поведения Гольдберга он следовать не собирался. У Осипа Григорьевича были свои счеты с жизнью, он выработал свои стереотипы поведения и мышления в том мире, где должен был проявлять себя и Михаил. Знания, преподанные или продемонстрированные ему Гольдбергом, просветили насчет того, в каком именно реальном мире ему поневоле – хочешь – не хочешь – придется прокладывать себе путь. Поведение Осипа Григорьевича яснее ясного говорило о том, какие факторы реально влияют на успех дела, даже более очевидно, чем предложенное грамотно проработанное и рациональное инженерное решение. Благодаря «знаниям от Гольдберга» можно было ожидать, откуда и по каким причинам тебя уже атакуют и дальше будут атаковать, где тебя уже подставили и еще будут подставлять, если не примешь вовремя контрмеры. Понимать характер препятствий и угроз на поле боя всегда очень важно. Тем более хорошо, когда тебя заранее предупреждают насчет них.
Курс подготовки к его первой начальственной должности в институте занял, таким образом, девять с половиной лет. Оглядываясь на служебное прошлое, Михаил не находил, чтобы у него были возможности сделать карьеру побыстрей. Для этого, как минимум, потребовалось бы вступление в партию, а так он вполне благополучно обошелся без этого. В ОКБС его, правда, уже начало тяготить одно обстоятельство – что он слишком долго делал работу за нескольких человек, получающих больше него. Теперь он, все так же работая за нескольких человек, получал все-таки больше любого из них как заведующий отделом – правда, лишь потому, что в то время в его подчинении еще не было людей с ученой степенью. Но потом и такое случилось. Когда он вернулся из центра Антипова назад в институт Панферова, в его бывшем отделе усилиями Люды Фатьяновой и, в еще большей степени, Саши Бориспольского, трудились, кроме этих двоих, еще три кандидата наук. Не считая Люды, которая сразу же перешла в новый отдел, уважение к себе как к научному работнику, вызывала только Лена Сморгунова – от нее одной не разило ни халтурой, ни использованием чисто договорных средств продвижения и защиты диссертации по принципу «ты мне, я тебе.» Но и она не стремилась взять на себя груз потяжелее в соответствии со своей вполне обоснованной научной репутацией. А соискателей ученой степени в отделе было еще четверо, работавших, как и Бориспольский шесть лет назад, преимущественно на самих себя, причем некоторые симпатии к себе вызывала только одна из них – Татьяна Молчанова, незамужняя покуда молодая женщина, приближавшаяся, однако, к черте, за которой она перестала бы выглядеть молодой. Но и ее дамские достоинства не превалировали над теми качествами, которые были присущи всем рационалистическим научным эгоистам, которые стремятся больше получить от науки, чем самим внести в нее. Да, Бориспольский, Беломоров и Прилепин, а с ними Вайсфельд, Давыдов, Бакулов и Молчанова, особенно первый, с точки зрения дела выглядели несколько лучше и полезнее, чем Лернер, Берлин и Фишер в том же институте семью годами ранее, однако не намного. Но Михаил давно смирился с тем, что с грехом пополам может добиваться для себя только зарплаты, а не определенного состава сотрудников, становясь их начальником.
Но на этом фоне его заботила не личная перегрузка, а только одно, – чтобы работа по найму не мешала продолжать собственные труды по призванию, а поскольку так оно в общем и выходило, он не жаловался на судьбу и не искал другой участи, если его начальники не старались злонамеренно отравлять ему жизнь. А вот этого избежать как раз не удавалось.