Без иллюзий

Члены добровольной народной дружины, над которыми по должности шефствовал Плешаков, в момент кульминации каждой предвыборной компании привлекались к дежурству на избирательном участке – совсем особенном участке, где голосовала почитай что половина старцев – членов политбюро со своими женами. Учитывая важность мероприятия, Плешаков лично прибыл к избирательному участку в момент начала дежурства «его» дружинников. Разумеется, по-настоящему там дежурили офицеры девятого главного управления КГБ, но для «антуража» снаружи здания оставляли и обычных дружинников. Рассказывал о произошедшем переводчик из отдела зарубежной информации института приятель Михаила Володя Берзон – он тоже заблаговременно прибыл на место дежурства с повязкой на руке, как и еще несколько человек «согласно разнарядке». На ступенях входа в здание офицеры в штатском проверили их удостоверения дружинников и сказали: «Так, оставайтесь здесь, ребята». Улыбающийся от того, что всë с дежурными дружинниками оказалось в порядке, Плешаков приблизился к контролерам из органов и представился: «Я заместитель директора института по кадрам и режиму, в котором работают эти дружинники». Бегло взглянув на фигуру и физиономию Плешакова, старший из проверяющих – отрывисто бросил в ответ: «Пошел на хуй!». Это произошло так быстро, а сказано было столь будничным тоном, что Плешаков не поверил ушам и повторил: «Я заместитель директора института по кадрам и режиму…», однако договорить ему не дали. На сей раз сказано было громче и более грозно, практически то же самое, что и в первый раз, но с добавлением еще одного слова: «Пошел отсюда на хуй!» Видимо, у офицера хватало на сегодня забот, а тут какая-то блядь приставала к нему со своим замдиректорством, намекая и на свою принадлежность к конторе, о чем ее никто не спрашивал, будто и она «одной крови» с ответственными занятыми людьми. Не снимая с лица радостной улыбки, оплеванный в присутствии подчиненных в своих лучших верноподданейших чувствах, Плешаков нехотя удалился от входа в избирательный участок.

Казалось бы, такой случай мог бы произвести серьезное воздействие на сознание человека и заставить его пересмотреть собственные взгляды, представления и цели, но это только у людей с хорошим чувством собственного достоинства. А у Плешакова его не то что не было, но и не должно было быть, потому что он подавил его в себе в тот момент, когда определил для себя путь наверх. Ограждать себя от неблагоприятных воздействий со стороны других людей, как он давно уже понял, можно было только тогда, когда они находятся под тобой, зависят от тебя, а не тогда, когда они находятся выше. Система признавала и руководствовалась принципом однонаправленного соблюдения достоинства – оно неусыпно охранялось как индивидами, так и государством, только тогда, когда речь шла о покушениях на него со стороны нижестоящих, тогда как вышестоящих в этом смысле не ограничивало ничто.

С этим принципом Михаил впервые начал бороться еще на «Счетчике». Свое он тогда отстоял, но систему, конечно, не нарушил. Она воспроизводила себя ежедневно и ежечасно, успешно возрождаясь после мелких уколов. Единственное, в чем чиновные деятели находили для себя некоторую моральную компенсацию за вынужденный ущерб от действий вышестоящих лиц – это мгновенно переходить от сладчайшей лести и безмерного терпения к намеренной грубости и хамству при обращении от своего лица к подвернувшимся под руку нижестоящим. Плешаков на все сто процентов соответствовал такой модели поведения. Михаил подозревал, что сильнее всего раздражает Плешакова именно тем, что тот вынужден бывал при всех контактах сдерживать себя с ним. Психика любых животных не выдерживает существования в постоянном напряжении без разрядки. Как абреки, скрывающиеся в горах годами, в конце концов сами выходят в люди, где и находят себе смерть, дабы не стать жертвами сумасшествия, так и обхамленный хам не чувствует себя комфортно, если не проявит себя таковым в отношении зависимого и более слабого духом.

Лишь те, кто, не роняя достоинства, одинаково корректно ведут себя как с начальниками, так и с подчиненными, оказываются способными сохранять достоинство, не роняя ни себя, ни других. Конечно, это тоже требует большого напряжения, порой огромного, но только это спасает от внутреннего стыда за себя. А такие, как Плешаков, умели спокойно жить с ощущением позора в надежде на то, что со временем они смогут расширить круг безропотно попираемых ими. В этом был смысл их стремления наверх во что бы то ни стало и несмотря ни на что.