Без иллюзий

Саша Вайсфельд утверждал, что его фамилия не еврейская, а немецкая. Кто бы спорил, что она немецкая, как и с тем, что больше половины евреев в России имели немецкие фамилии? Но дело не в том, что он таким образом отмежевывался от своей неудобной в определенных случаях национальности (хотя в других случаях как раз очень удобной, например для выезда за рубеж) – отнюдь нет! Он просто таким образом ссылался на факт получения его, скорей всего, прапрадедом – кантонистом после выслуги лет на государственной службе бумаги, в которой этот предок именовался «русским иудейско-вероисповедования», а фамилию этот предок получил от полкового командира – немца Вайсфельда. Словно стараясь специально перечить основателю рода Вайфельдов – русских иудейского вероисповедания – сам он был евреем православного христианского вероисповедания. В этом качестве он проявлял себя как посетитель храмов, как сознательный мирянин, старающийся стать возможно более образованным в богословском смысле человеком путем внимательного изучения соответствующей литературы и поддержания близкого знакомства с некоторыми православными священниками. По внешним признакам он и был сознательно пришедшим к вере во Христа российским интеллигентом. Правда, заповедь Христа «не возжелать жен ближних своих» была явно не для него. Однако с этим своим доктринальным несоответствием вере он, по-видимому, вполне легко примирялся, – оно совершенно не мешало ему жить ни как человеку, ни как христианину. Как вдруг с ним произошла невообразимая ни для окружающих, ни для него самого перемена – не иначе, как по собственной Воле Божьей он вдруг влюбился в Ламару Ефремову, с которой уже год или больше проработал бок о бок, думая о каких угодно женщинах, только не о ней.

Ламара уже второй раз была замужем и не так давно родила сына. Ее муж заведовал в институте отделом дизайна. После скандальной истории с начальницами Люси Кононовой Яровой и Малкиной из-за связи первой с председателем Госкомитета, из которой (то есть из скандала) наибольшую пользу извлек тогдашний муж Малковой, ставший затем мужем Ламары – человек недурной наружности, одевавшийся со вкусом архитектор, был любителем женщин не в меньшей, хотя, скорей всего, и не в большей степени, чем Саша Вайсфельд. Вероятно, чувства к Ламаре, достигшие достаточного накала для того, чтобы жениться на ней, по прошествии времени несколько утратили остроту и позволили вернуться к внесению разнообразия в личную жизнь. Так оно было или не так, Михаил мог только догадываться. Когда около десятка лет назад он сам ухаживал за Ламарой после того, как освободил ее от гнета Дианы Прут, ему быстро стало понятно, что Ламару он мало интересует – слишком уж они были разноувлеченными людьми, причем с достаточно разнящимися вкусами. Она принимала его ухаживания главным образом из благодарности и из вежливости. Ограничивать себя подобным эмоциональным ассортиментом Михаил совершенно не желал и вскоре без сожаления оставил ее в покое.