Без иллюзий

Поскольку эта сакраментальная фраза была произнесена дважды, стало ясно, что старшие больше не потерпят непосредственного шумного соседства с детьми и особенно внуками, а заодно и Аниного хозяйничения на их заповедной территории. Это требование в стиле категорического императива советской эпохи явно сразило Аню если не под корень, то вполне основательно. Ей вдруг в один момент стало пронзительно ясно, за кого ее здесь держали: за приятную, культурную, образованную, красивую прислугу семьи человека исключительной значимости, в которой и Толя не имел на самом деле права решающего голоса, хотя, как догадывались Михаил и Марина, именно Толя про себя мыслил совершенно иначе – он умнейший в семье, он ее глава, хотя по справедливости следовало бы признать, что на эту роль у него не было никаких прав и оснований. Чем дольше он жил с Аней, тем явней со стороны бросалось в глаза, что он все больше думает о собственной значимости и всë меньше считается с женой. Стало ясно и другое – что Толя старательно прячет Аню за городом от чужих взглядов и новых знакомств. Было ли это признаком неуверенности в себе или признаком его неуверенности в Ане, ни Михаил, ни Марина не знали. Однако в главном сомневаться не приходилось – Аня была прочно привязана к жизни на даче, и ей разрешалось без особых разговоров только раз в неделю ездить на работу в философский журнал, отдавать там отредактированные материалы и получать новые. Сам Толя в эту пору был выше крыши занят переводом и редактированием статей американской энциклопедии «Кольерс» и всем своим видом показывал окружающим, но в первую очередь Ане, что более важного дела ни у кого во вселенной нет, потому что не может быть никогда. Это была вредная иллюзия. Несмотря на редкость их встреч, Михаил видел, что в душе его дочери рушатся воздушные замки, которые она успела было там возвести и даже поверить в реальность нереального. Толя все последовательней вел себя как муж – диктатор и собственник, чем как тот окрыленный любовью, очарованный Аней и испускающий обаяние во вне человек, который так понравился ему и Марине с первого взгляда. Метаморфоза казалась пока еще обратимой, и Михаил решил высказать Толе, что тот ступает на рискованный путь. Когда случай представился, Михаил высказал любезному зятю все, что хотел. Что Аня без разнообразия положительных эмоций стала слишком часто плохо себя чувствовать, что ей требуется не только домоседство, но и впечатления от театра, концертов, выставок, не говоря уж об общении с друзьями, которых у нее раньше всегда было много. Что он и сам, в конце концов, знает, что Аня способна на решительные поступки, и лучше до этого не доигрываться. Толя слушал молча и все больше мрачнел. Михаил не мог угадать, будет ли прок от его предостережений. Оказалось, что не было, если не считать того, что Толя почти совсем перестал общаться с домом тестя. Хуже, пожалуй, было то, что отец переоценил тягу к свободе у Ани. Она сдалась, имея на руках трех своих детей, привыкнув к достатку, какой можно было получить не в каждой другой семье. Ей было уже под сорок, и хотя она выглядела значительно моложе своих лет, ей пора было задуматься и об этом – найдется ли желающий полюбить ее и такую. Однажды, когда она устроила экскурсию Поле и Коле по Московскому кремлю, ей пришло в голову пригласить заодно и деда. Заговорив с Аней о том, что не видит положительных сдвигов в ее образе жизни, и что Толя совсем не тот теперь, каким он был, ухаживая со всей возможной нежностью и страстью, Михаил услышав в ответ:

– Папочка, я уже давно разочаровалась во всем, в чем только можно.

– И ты примирилась, – сказал, а не спросил Михаил.

– Да, я примирилась.

– Я не верю, что тебе уже ничего не светит, – возразил он.

– Видишь ли, теперь все равно мне надо думать не о себе, а о них, – кивнула Аня на детей, забежавших вперед по валу вдоль москворецкой стены кремля.

– Эх, моя милая! Не успеешь ты оглянуться, как они станут взрослыми и улетят. А себя ты упустишь – и как творческая личность, и как женщина. Неужели еще не ясно?

– Ясно-то ясно, папочка, да что поделаешь?

– Как что? Бывать на людях. Смотреть вокруг. Уж тебя-то обязательно заметят. Уж как мне обидно, что ты вся себя уткнула в детей и в мужа, который мягко говоря, позволил себе при твоем попустительстве изменить себя в худшую сторону.

– Толин отец и сам удивляется, что я его не бросила.

– Ну, вот видишь! Я тебя уже не смею спрашивать, любишь ли ты своего Толю. Слушаешься, зависишь – это знаю. Но разве это любовь?

Аня промолчала, затем все-таки призналась.

– Он было дал мне счастье, а потом я и незаметила, как оно ушло.

– А ты все еще вела себя так, будто он продолжал тебе его давать?

– Да.

– Но ведь он давно его не дает. Я понимаю – он неравнодушен к тебе, он боится тебя упустить и потерять, не веря, что без его домашней деспотии ты всегда будешь с ним. Тогда бы он совсем опсихел.

– Ты так считаешь?