Без иллюзий

По-видимому, он больше не посещал кружок авгуров от информации, который сложился вокруг Антипова, но из-за этого тоже не страдал! Зато он снова сомкнулся поближе со своими давними друзьями, от которых несколько отделила его прежняя высокая должность, и даже дважды приглашал Михаила с Мариной к себе на день рождения. Там все было почти как в давние времена, разве только без Саши Вайсфельда, хотя и с Ламарой.

Однако не только Марина, но и Михаил, знавший присутствующих куда дольше ее, не испытывал на этих встречах особого воодушевления. Разговоры в компании повторялись старые, уже неоднократно выслушанные. Единственным обновлением в них оказывались сведения о новых европейских и азиатских горно-лыжных курортах, на которых за «отчетный год» побывали хозяин дома и некоторые из его гостей. Судя по их разговорам между собой, они являлись людьми, довольными своей жизнью. Конечно, они хорошо представляли себе, что с другими, причем большими, деньгами они могли бы жить еще лучше, но и так получалось хорошо и интересно. А что до науки, которой они вроде бы служили, исходя из внутренних побуждений, то она действительно работала им на пользу, у кого-то отчасти занимая мозг, как, например, у Вити Белозерова, или у самого Александра Бориспольского, который читал лекции по курсу информатики в гуманитарном университете и благодаря своей докторской степени получал максимально высокие деньги за труд. Но вот наука от них в ответ получала либо совсем мало, либо совсем ничего. Да, обычно они знали то, что другие научные работники узнавали раньше их и БЕЗ них. Но на новации по существу никто из них не оказался способен. В силу амбиций они на словах покушались на это – а как же иначе! – но задача оказывалась неподъемной, а ум слабоват. Критицизма хватало всегда, и надо сказать, власть от них получала свое по заслугам. Скептицизма к научным новшествам хватало тоже, но абсолютно без всякой критики и на ура встречались модные и модерновые штучки, если они порождались в тех кругах и слоях, которым, по мнению людей типа Бориспольского, только и могла принадлежать монополия на прогресс – все остальное находилось за пределами правового поля. В этом они были внутренне убеждены. Зато ораторствовать по любому поводу они любили и умели. Наблюдая за бывшими младшими по возрасту коллегами, Михаил с усмешкой думал о том, что им было бы уместней заниматься парламентаризмом, чем наукой, но, несмотря на их явную пригодность к работе в говорильне, они все-таки не сделались циниками в той степени, чтобы стать завзятыми политиканами и заинтересовать собой обладателей денежных мешков, ищущих рупоры для публичной защиты их интересов. Они везде застревали на полдороги, кроме как в своем кругу. Вот там они были почти сами собой, но тем не менее, оставаясь несвободными по всем статьям, за исключением одной – свободы упоения разговорами. Для посторонних они были неинтересны, и потому Михаил чувствовал себя в знакомой компании все более и более посторонним.

От Бориспольского Михаил случайно узнал, что уже довольно давно нет в живых человека, которого он искренне уважал как раз за то, чего не было у большинства знакомых информационщиков – за принципиальность и твердость в убеждениях, за способность самостоятельно идти нехоженым путем. Это был Евгений Николаевич Казаков, Женя, на которого можно было положиться во всем. Как и двоюродные братья, он тоже уступал Михаилу в возрасте – и, тем не менее, уже не стало и его.