Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

Она разбирала мои безграмотные контрольные – всё же формальности мы соблюдали, – после чего книжка летела в сторону, и мы перебирались в большую комнату. Открывался заветный шкафчик, на ковре раскладывались пластинки: пестрый веер, павлиний хвост. Она ставила свои любимые, то есть, в сущности, открывала себя не школьную, а настоящую, и я поражался, насколько сентиментален выбор этого серьезного на людях человека. Мы, одноклассники, не могли и предположить, какой романтик живет в душе этой тонкой девушки.

Через пару часов вся комната была завалена пустыми конвертами. Я рассматривал зарубежные обертки, как дикарь стекляшки, даже нюхал и мял, залезал за подкладку. И ловил ее взгляд, насмешливый и жалеющий.

Она переводила тексты, мы о чем-то спорили, касаясь на ковре коленками; несколько раз я невольно переходил на “ты”, от чего мы оба краснели. Но называть ее как в школе “Ольга Олеговна” тоже было бы нелепо, не “рок-н-ролл”. И я научился говорить, избегая местоимений – через инфинитивы. “Хорошо бы сейчас поставить…”, “Кажется, можно бы переключиться…”.

Чем я мог перешибить ее страсть к слащавым песням группы Wings

? По сравнению с ее пластинками мои бобины с хард-роком – осыпающиеся, плохого качества, со скрежещущими гитарами – ничего не стоили, а сам я был подросток и никакого интереса для физички не представлял, наверное.

Но здесь в мой рассказ входит новый человек.

Молодой физик, младший научный сотрудник Владимир Трохимец. Володя. Я вспоминаю его негустую черную бороду, скрывавшую пухлые губы и щеки, покрытые оспинами. Печальный цыганский взгляд и то, как он глотал слова, когда нервничал. В институте он изучал воду. “Вода, – рассказывал он мне, – это самое загадочное соединение на свете, о воде нам практически ничего не известно”.

“Ты меня слушаешь?”

Он поднимал глаза, во взгляде читалась обида. Видно, с его водой Володю часто поднимали на смех балбесы вроде меня (а ведь это правда, вода есть самая загадочная вещь на свете, теперь я понимаю это отчетливо, хотя и не могу объяснить, почему именно, поскольку так и не выучил физики, его физики, – а сейчас уже поздно, ведь моего учителя давным-давно унесла другая вода, река смерти).

…Вода водой, но Володя ухаживал за моей старшей сестрой, к тому времени отучившейся на физфаке и с большой неохотой вернувшейся под родительскую крышу. По вечерам он “случайно” оказывался под нашими окнами – ждал, что сестра выйдет с собакой. Звонил и вежливо просил меня позвать ее к телефону, если она дома. Встречал меня на улице (с собакой выгоняли меня) и аккуратно интересовался, что у меня по физике.

Я отвечал, что сестры нет дома, она куда-то уехала, укатила с подругами и будет только завтра. А сам внутри посмеивался, по-печорински иронизируя над его страстью и не догадываясь, что скоро этот “печорин” превратится во влюбленную, лишенную воли и гордости собачонку.

Мы шли по морозцу, наша дворняга бешено тянула за поводок. Володя отставал, за спиной из вечерней зимней пустоты звучал его голос. Таким я его и запомнил, этот голос – за спиной, с той стороны. Таким он звучит сегодня, когда я пытаюсь вспомнить этого человека.

Он рассказывал о турбулентных энергиях в спокойной воде.

А я продолжал не успевать по физике.

Чтобы не расстраивать физичку (и дальше иметь доступ к ее золотым запасам, где не без моего влияния появились серьезные вещи вроде Pink Floyd), я воспользовался страдательным положением Володи. Я предложил сестре, чтобы она попросила его подтянуть меня по предмету. Он согласился, поскольку путь к сердцу избранницы через младшего брата короче, чем обычный. Физика + лирика в буквальном смысле, да. Но тогда об этом я тоже не догадывался.

Я пришел к нему в общежитие с томиком Ландсберга – мы собирались обгонять школьную физику по Ландсбергу. Я ожидал увидеть колбы, ванны и резервуары с водой, таблицу Менделеева или хотя бы пустые пивные бутылки. А вместо этого увидел огромный глянцевый плакат Джона Леннона – единственное украшение обшарпанной комнаты-щели.

На фото кумир забрался с ногами на диван и бренчит на гитаре. И поразил меня не столько сам факт такого сокровища в каморке физика – а то, что на диване он сидит в ботинках. Ну и сами ботинки – замшевые рыжие туфли на шнурках – тоже, конечно.

В середине 80-х это была еще дикая редкость, цветные импортные постеры, – в стране, где дети до сих пор тыкали пальцем в иномарку, не говоря о “родных” пластинках. Все, на что ты мог рассчитывать, это “миньон” с песнями “Пусть будет так” и “Через вселенную” да мутная фотография размером со спичечный коробок в журнале “Ровесник”. И вдруг во всю стену. Качество, когда видно каждую струну на гитаре. Рисунок оправы и толщину стекол. Форму ногтей – и надписи на пуговицах джинсовой рубашки.