Читаем Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей полностью

Квартира была ровно как заявленная, выбеленная солнцем, удобная, современная, функциональная, плетеное кресло замерло тут, на месте. Ольга скормила ему рюкзак и подошла к окну-стене. Там город показывал свой туристический панорамный макет, протягивал на своей красной, немытой, грубой ладони весь бывше-утопический вид. По центру макета, на краю горизонта, за солянкой из построек разных эпох и культур, лежало недышащее кирпичное тело БИМ, за ним вилась блестка реки, слева, совсем рядом, махал крыльями Дом-птица, дальше него, через квартал, плыл вдоль проспекта за сквером Дом-корабль, за ним, уже ближе к реке, скрывался Дом-пуля, где-то еще левее, за пределами панорамного окна, закручивался Дом-подкова. Строения-метафоры своими названиями наносили поэзию на карту города. Своей архитектурой, дополненной, как Ольга видела еще в интернете на фотографиях, пластиковыми окнами, разноцветными вывесками, бетонными лестницами магазинов и парикмахерских, разрушением и истощением – то есть настоящей жизнью, неблагополучием, просто временем – все еще излучали страсть своих создателей, издавали вибрацию, которую Ольга чувствовала даже тут, на высоком этаже своего просмотрового пункта.

Еще она видела, как привычно и равнодушно бегут мимо мировых чудес авангарда местные жители. Знакомый историк писал в том своем посте, что почти все конструктивистские постройки, даже мэрия, буквально рассыпа́лись, распадались, царапали глаз обшарпанными фасадами, но дома-метафоры выглядели лучше, моложе всех, словно сама идея держала их в форме, заставляла оставаться для вечности. Историк рассказывал, как он подолгу торчал у каждого дома-метафоры, задрав восхищенно голову, и спешащие мимо горожане удивлялись ему, иногда косились на предмет его разглядывания, кто-то даже тоже останавливался, пытаясь сообразить, чего он там рассматривает. Ольга понимала причины, осознавала, что любые здания, даже самые авангардные, просто стоят, изнашиваясь, в эпицентре медленного апокалипсиса, а людям приходится в нем (апокалипсисе)

жить и растить детей.

Сегодня оставляло пару световых часов. Ольга решила подарить себе метафоры на день рождения, то есть завтра. А сейчас она выпила чаю, переоделась, вызвала убер и поехала на улицу Восьмого Марта глядеть на сиреневый, компактный особняк 10-х годов в стиле модерн. Он выглядел неплохо, был отреставрирован, покрашен, не утратил изящной лепнины, сидел посреди лысого сквера с постриженными травой и кустами. Здесь находилась обычная районная поликлиника, а когда-то была женская гимназия, где училась Анна Баркова, где она влюбилась в учительницу-немку и расстраивалась не оттого, что влюбилась в женщину, а оттого, что в немку (шла Первая мировая). В этой же гимназии сторожем служил барковский отец. Ольга пошкрябала ботинки о ковер-решетку, счищая грязь, которую она сумела нацеплять, пока шла от машины, толкнула деревянную, высоченно-тяжеленную дверь и зашла в поликлинику. На первом этаже никого и ничего не было, кроме помятых и блеклых информационных распечаток. Обычная для модерна крутая лестница вела на второй этаж, делая паузу на площадке с высоким вытянутым окном, замененным на пластиковое. Все пространство – лестничный бокс и стены – было обито пластиковыми панелями. Это Ольге очень понравилось, так как означало то, что прежнее, может, еще прибарковское состояние стен сохранилось под покрытием. Особняк был идеальным пространством для мемориального литературного музея. Ольга представила экспозицию, посвященную родителям поэтки здесь, на первом этаже, начинающейся от отца, от ниши слева, где наверняка и сидел сторож. Если не сохранились те стены, то можно покрасить их в светлый, поставить кресло сторожа, разместить по стенам перерисованные семейные фотографии, переписать крупно строчки из “Дневника внука подпольного человека”, прикрепить баннер с фото Барковой по центру. По стене над лестницей сделать таймлайн барковской жизни, понятно и просто, куда дальше изломалась отсюда, из гимназии, жизнь. А наверху… Ольга занесла ногу на лестницу, но увидела у себя на ботинке непобедимую грязь и решила не подниматься, чтобы не пачкать ступени пациентам и докторам, а главное, не тратить своих придумок на пустые, нереализуемые фантазии. Она вышла из поликлиники, прошагала до моста, пересекла реку, поднялась наверх, мимо проплыли гирлянды заброшенных фабричных построек, за которыми возвышалась круглая желтая башня с красной верхушкой-звездой. Я всегда-всегда буду помнить, какая тут была страна и чем она закончилась. Всегда- всегда. Ольга зашла на площадь, плотно заставленную конструктивизмом, и недалеко от обшарпанной синей мэрии села ужинать в рекомендуемое на трип-эдвайзере кафе.

3

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология современной прозы

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное