Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей

В Прагу я впервые приеду в двадцать пять лет вместе с мужем – нашим гидом будет словак, разговорчивый милый пан Ян.

А в Софию попаду совсем взрослой.

За неделю до вылета, уже взяв ключи от квартиры друзей на улице Тимок, я написала Калине, что прилетаю в Софию и мы можем, наконец, встретиться. Наяву.

“Oh, that is nice! – пришел жизнерадостный ответ из Софии. –

We should have a coffee”.

В конце февраля в Софию приходит весна, в магазинах появляется первая клубника, и местные модницы, вышедшие на охоту за новыми платьями на бульвар княгини Марии-Луизы, стучат каблучками по чистому асфальту. Но я довольно часто вожу с собой стихию – вот и сейчас прихватила в Болгарию наш уральский снег. Ох и засыпало Софию! Таксист едва-едва проехал по улице Тимок. На другой день сугробы, конечно, опали и потекли ручьями в разные стороны: в воздухе запахло мокрым деревом, кричали птицы, я шла на встречу с Калиной в кафе “Папая” – оно прямо напротив станции метро “Лъвов мост”.

Эта станция заткнет за пояс иную московскую – видно, что при строительстве ориентировались на большой метростиль прошлого. “Истинский” дворец.

Но сегодня мне в метро не нужно, я иду на встречу с бывшей пионеркой Калиной Бачевой пешком.

Иду, наслаждаясь каждым болгарским словом на рекламном плакате, вывеске магазинчика или у пешеходного перехода: ведь скучное русское предложение “Нажать кнопку” превращается в болгарском в восхитительно эротическое действие – “Моля натиснете бутона, изчакайте зелен сигнал, за да преминете!” Или только мне, испорченной, кажется, что оно эротическое? Наверное, это софийская весна виновата: одним махом пробуждает в человеке силы, и застывшие льдом внутренние соки вдруг начинают движение. Вот уже и бабульки рядом со станцией метро “Лъвов мост” продают розовые и синие гиацинты. Этот кудрявый цветок – символ праздника 8 Марта, оставшегося в свободной Болгарии на память о прошлом.

Кафе “Папая” чересчур европейское для Софии, где постоянно присутствие Востока. Он в пятничных толпах, идущих из мечети, в коврах, украшающих полы оперного театра, в яркой внешности и характере болгар – черноволосых, смуглых, вспыльчивых. Болгарский характер – это серьезно. Как говорит моя подруга – хозяйка той самой квартиры в доме на улице Тимок – с болгарами трудно подружиться, но уж если они тебя полюбят и примут, то сделают для тебя всё!

Калина встает мне навстречу из-за столика, за которым дымится чашка кофе. Мы целуемся тоже по-европейски – не касаясь губами щек. Садимся и разглядываем друг друга.

Я ни за что не узнала бы свою подругу по переписке в этой сдержанной, красивой женщине: но я и вообще не узнала бы ее, ведь у меня была всего одна фотокарточка коротко стриженной пионерки!

Сегодня 1 марта, национальный праздник – Баба Марта. “Честита Баба Марта!” – слышно со всех сторон. На руках у официантки красно-белый витой браслетик из ниток – те самые мартеницы. Почти такой же Калина надевает на руку мне. Почти такой же лежит где-то в дальних ящиках маминой квартиры…

Мы с Калиной говорим на странном англо-русском наречии: я обращаюсь к ней по-русски, она ко мне – по-английски. Это не встреча старых добрых подруг, а новое знакомство двух взрослых женщин, обремененных семьей, работой и разного рода кризисами.

Но мы обе быстро понимаем, что нам легко и хорошо вместе. Сквозь мучительные преграды английских слов прорывались искренность Калины, ее дружелюбие, непоказной ум и какой-то очень родной мне, слегка мрачноватый юмор.

Мы вышли из кафе поздним вечером. Прогулялись по бульвару княгини Марии-Луизы, далеко перед нами темнела гора Витоша. Договорились встретиться через несколько дней – пойти вместе с подругами Калины на чемпионат по фигурному катанию.

Оказывается, Калинка – страстная болельщица.

Ее подругам – Клубу Плохих Матерей, как сказала самая бойкая из них, – трудно было поверить в то, что мы с Калиной знакомы намного дольше, чем с они с ней. Плохие Матери они потому, что дружно развлекаются, а не сидят дома с отпрысками (давно и успешно выращенными).

Я вместе с Плохими Матерями любовалась тем, как крутятся на льду тоненькие фигуристки. Вместе с ними ужинала, обсуждая на чудовищной смеси языков местную кухню, болгарский характер и современную русскую литературу. И восхищалась Софией.

София – это живой музей. Спустишься в подземный переход – там античные развалины римской Сердики.

Кому-то в этом слове услышится “сердитость”, а я слышу – “сердце”. То, что заставило меня однажды написать незнакомой девочке письмо и бросить его в почтовый ящик. Не только мое сердце, но и сердце той девочки, и сердце взрослой Калины, и сердце так и не найденной Зоры, и доброе сердце моего папы, отправлявшегося после долгого рабочего дня к “Буревестнику”, и терпеливое сердце мамы, всегда объяснявшей мне любые непонятные слова, и деятельное сердце Инны Валерьяновны из районного КИДа…