(без) Право на ошибку

Но я быстро перестала размышлять, какую цель преследует Веринский. Слишком явственно видела восторг и желание в его взглядах. Даже на самых серьезных совещаниях в моих ушах стояли его крики наслаждения. Рычание, когда он добивался, чего хотел. Я видела, как он тянется ко мне даже будучи окруженным людьми, как темнеют его глаза и подрагивают пальцы в желании сжать что-нибудь — лучше всего меня.

Я была его персональной, желанной куколкой, которую он хотел с такой же страстью и энтузиазмом, как и делал все остальное — и то, что не насытился за короткое время, как обычно… Что ж, так бывает.

Я так отчаянно хотела быть его куколкой, его мышкой, что отбрасывала каждую мысль, которая могла привести к обратному результату. И пусть и понимала, что влюбляюсь — да что там, я была в него бесповоротно влюблена еще с того момента, как мы сидели на нашем первом свидании и он расстегнул свою пуговицу — мне стало плевать.

Я не могла отказаться от этого изысканного блюда.

И чувствовала себя все свободнее, все красивее, отщипывая от него каждый день самые лакомые кусочки.

Спустя недели я смотрела на себя в зеркало и не узнавала.

Нет, я не превратилась по мановению волшебной палочки в супер-звезду. Но глаза горели. В жестах, во взгляде появилась уверенность.

Да и движения стали какими-то… сытыми.

А ночи — осмысленными.

Я бы никогда не поверила, что женщину так меняет присутствие мужчины, который ею восхищается.

Которым восхищается она.

Которого хочет до сбившегося дыхания и подкашивающихся ног.

Мое желание и нежность были настолько всеобъемлющими, что контуры физического тела не могли его удержать. Я постоянно выплескивала их наружу. Улыбками посторонним людям. Взглядами в его сторону. Отчаянно — нечаянными касаниями. Энергией, которую я старалась пустить в мирное русло — в работу.

Мир вокруг был затоплен в море моей любви. Девичьей, сладкой, безграничной. И я почти не видела в этом море, как затонул корабль Горильского, как грустно смотрит с необитаемого острова Дима. Я видела только свой маяк, на который летела на всех парусах.

Я понимала, что надо решать вопрос с проживанием, тем более что так и не объяснила Мише, что живу не одна. Он никогда у меня не был — сначала это было не в тему, потом не до того. И теперь я просто не знала как подступиться к этому вопросу. Я лишь поговорила с другом, но он поднял обе руки на мои объяснения, будто сдаваясь, не мешая мне гореть. Я перетащила часть вещей к Веринскому — точнее он потребовал это от меня в приказном порядке — и большую часть ночей проводила там. Страстных и безудержных ночей.

Я все больше погружалась в дела компании и все лучше могла исполнять свои обязанности — и это наполняло меня гордостью, потому что я действительно хотела снять хоть немного работы с его плеч. Готовила, когда предоставлялась возможность, все свои коронные блюда — а готовила я хорошо. Сопровождала его на переговорах и приемах.

И, несмотря на косые взгляды, чувствовала себя на своем месте.

Да, сложно представить — секретарша и миллионер.

Да, у нас был совершенно разный статус и возраст.

И нет, мне это не мешало быть счастливой.

Я вообще не помнила, не знала раньше, что такое счастье. Что такое — дышать полной грудью. Слишком много страха было в моей жизни, слишком много ненависти. И я была безумно благодарна Мише, что он избавил меня от этих страхов и неуверенности.

Пусть я заплатила за это собственной девственностью и сердцем и не знала, сколько все продлится — он не давал мне никаких обещаний, он вообще не говорил на эту тему. Пусть.

Оно стоило того.

Мы не давали повода для сплетен — не спаривались на каждых поверхностях, не запирались среди дня в кабинете. Но наши отношения не мог не заметить только слепой. Поэтому видели. Иногда даже спрашивали. Подначивали. Я лишь пожимала плечами и училась держать лицо. Оставалась спокойной и равнодушной, беря пример с Михаила.

Мы никому ничего не объясняли. Веринский потому, что никогда этого не делал. Я также не чувствовала себя обязанной — да и не подружилась я ни с кем, чтобы по женски секретничать. А теперь и не подружусь, наверное, потому как меня обсуждали, критиковали за моей спиной.

Пусть.

И возненавидели, когда мы уехали на несколько дней в Барселону отдохнуть — и это случайно стало достоянием общественности из-за нескольких снимков в Интернете. Меня общественность не интересовала. Я первый раз была заграницей и сразу в таком невероятном городе, где голова кружилась от весны, любви и архитектуры Гауди. Где мы бродили как настоящая влюбленная парочка, взявшись за руки; где целовались в подворотне готического квартала; кормили друг друга разными вкусностями на центральном рынке и вместе восхищались танцорами фламенко.

Судьба давала мне не так много в жизни хорошего, чтобы не принимать это с благодарностью.

Я жила в собственном мирке, где было хорошо. Да что там, потрясающе.

Окружающие же считали, что я вознеслась слишком высоко. Но они ошибались — я не возносилась, я парила. Выше, чем когда-либо смела мечтать.

Знала ли я, что тем больнее будет падать?