(без) Право на ошибку

Отпустивший меня ублюдок проводил насмешливым взглядом.

Я бежала за Мишей, придерживая у горла разорванную тонкую ткань, умоляя подождать, выслушать, дать объясниться. Наверное, мимо проходили изумленные сотрудники, но мне было плевать, на всех плевать и на все, кроме застывшего лица моего мужчины. Уже столь же далекого, как холодные звезды.

Я залетела в кабинет и начала объяснять, заглядывая в застывшие глаза, цепляясь за каменные плечи, захлебываясь огненными слезами. Рассказывать про обнаруженные факты, про нападение, про подставу.

В первые минуты я еще думала, что мне удасться доказать свою непричастность и вину его заместителя. Наказать урода, посадить того, в конце концов. Думала, что вот сейчас Веринский снова превратится в дикого медведя, жаждущего мести по отношению к моим обидчикам. Что возьмет меня на руки, успокоит, защитит от всех последствий, от угроз.

Но Веринский лишь молчал, только смотрел на меня потемневшими глазами, как на мерзкое насекомое.

А его кулаки сжимались.

И до меня стало доходить, что сжимались не потому, что он хочет убить кого-то. А потому что едва сдерживается, чтобы не схватить меня.

— Хватит.

Холодный и мертвый голос был хуже удара. И я замолчала.

— Ты сейчас готова придумать что угодно, чтобы оправдаться. Не понимаю, зачем? Раз он догадался платить тебе, то просто сказала бы мне, что поменяла постель.

— П-платить? М-миша, о чем ты?

Я начала плакать.

— Хватит, сказал. На меня не действуют лживые слезы. На хрен эту историю. Вали к своему новому трахальщику. И на меня ты, естественно, больше не работаешь. Надо было выкинуть тебя сразу, как только я выиграл.

Опять выиграл. Почему они все время говорят про это?!

— О каком выигрыше ты…

Брови Веринского изумленно взлетели вверх:

— Но ты же не думаешь, что я был очарован твоими прелестями? Ты просто шлюшка, которую мы с Артемом разыграли в пари

— и я был первым.

Я задыхалась.

За что, Господи, за что? За что все, что происходило со мной — и происходит сейчас? Почему он мне не верит, почему он так жесток?

Наверное, поэтому…

Потому что он никогда и не собирался верить. Или любить. Я для него никто. На доллар?

Моя жизнь стоит доллар?!

Я сжалась, стараясь уменьшиться в размерах, исчезнуть из этой Вселенной.

Что я могу сделать?

Ничего.

Любимую женщину выслушали бы. Подстилку не будет слушать никто.

В кабинет кто-то зашел, и я повернулась. Смутно помнила этого человека. Начальник службы безопасности.

— Ну что там? — голос Веринского был холоден.

— Все как вы и говорили, — второй мужчина на меня не смотрел.

Я повернулась к Мише…

К Михаилу Андреевичу.

Даже не думала, что его презрение может стать еще более…всеобъемлющим.

Почему? Что еще произошло?

— Уберите ее, — ровным голосом.

Пошатнулась.

Меня подхватили под руку и вывели из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Я вырвалась. Помотала головой. Не так, только не так. Не как преступницу.

И пошла к лифту, не замечая ничего вокруг себя. Автоматически нажала кнопку вызова. Спустилась вниз — кажется, все на меня смотрели и шептались. Но какое мне дело до всех?

Я вышла на улицу, пересекла стоянку и остановилась у ближайшего дерева, прислонившись к стволу.

Я не понимала, что мне делать. Как мне жить дальше. Я даже не понимала, как мне дышать!

Внутри было пусто. Будто пронесся смерч и утащил пряничный домик со всем хорошим, что было в моей жизни. Внутри была пустыня — раскаленное солнце предательства выжгло слезы и душу.

Я повернулась в сторону здания.

И увидела, как на крыльцо выскакивает Горильский. А за ним какой-то крупный мужчина.

В голове вяло всколыхнулись его угрозы. Которые он собрался исполнить — это я осознала со всей четкостью.

Мне захотелось лечь и дать им сделать, что они задумали.

Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Я присела. Спряталась за деревом. А потом по кустам пробралась к концу стоянки, к концу забора, выскочила на улицу и понеслась прочь, не разбирая дороги.

Пока у меня оставались еще силы.

А когда не осталось — остановилась и оглянулась.

Какая-то улица. Не знакомая. Сколько я так бежала? Не знаю.

Но преследователей не видно.

Сердце колотилось, как припадочное, во рту пересохло, меня знобило. А потом меня прострелила боль. И еще раз. И еще.

Я оперлась рукой о стену, покачнувшись, ничего не понимая.

— Девушка, с вами… Все в порядке?

Какая-то женщина. Спрашивает о чем-то. Что? Почему смотрит на мою юбку?

Я тоже посмотрела. По светло-серой тонкой ткани расплывалось бурое пятно. Месячные?

Может быть… Когда они были-то последний раз?

Раздался тонкий свист, тонкий и въедливый, разрушающий мозг. Спустя несколько секунд я осознала, что визжу я сама. Потому что у меня не было месячных. С момента как мы стали встречаться с Веринским. И я, за всей нервотрепкой, на это не обратила внимание. А в первую ночь мы с ним не предохранялись. Потом — да.

Но не в первый раз.

Внизу снова прострелило, меня скрутило в диком приступе боли, и я прохрипела:

— Скорую.

И повалилась на землю.

Дальнейшее воспринималось смутно.

Боль. Боль. Боль.

Страх.

Голоса.

Горячо. Холодно. Не могу дышать.

Рывком раздвинутые ноги. Боль.

Беспамятство.

Тошнота.