Без Царя…

— Давай, — велел он ждущему в дверях санитару, — скажи там, что несколько минут для разговора у него есть.

— … так значит, говорите, что не знаете эту женщину и не сталкивались с ней прежде? — въедливо интересуется полицейский офицер с тем выражением на лице, которое я зову инквизиторским.

Без жесточи, а так… будто знает некие страшные грехи за тобой, и даёт возможность броситься в ноги, покаяться, и вместо аутодафе заслужить вечное заточение в монастыре. Уловки эти я знаю неплохо, но всё равно — раздражает!

Не меня одного, к слову… Врач курит одну папиросу за другой, сверля затылок полицейского взглядом и всячески давая понять, что стоит мне только подать знак, как это прихвостень, сатрап и пёс режима будет с позором выдворен за пределы богоугодного заведения!

— Вы уверены? — сатрап настойчив, — Возможно, вы встречали её где-то и просто не помните?

Он работает с подходцем — мягко, но очень настойчиво вынуждая меня засомневаться и начать копаться в памяти, вспоминая разные ситуации. Всё это как бы невзначай, очень грамотно. Наверное, будь у него больше времени, полицейский разговорил бы меня…

В таких разговорах часто вытаскиваются на Свет Божий воспоминания, о которых не хотелось бы говорить с представителями МВД, а ведь таких штук полно у всякого, кто хоть на шаг ступил за пределы обывательского бытия! Он прекрасно понимает, что террористку я не знаю, не видел… но продолжает задавать вопросы, пытаясь раскопать круг моих интересов и контакты из тех, что принято считать подозрительными.

Разговор вышел тягостный, неприятный и какой-то грязный. Осталось ощущение, что зря… зря я не доверился полицейскому! Надо было покопаться в памяти, вытащить свои контакты…

Хотя понимаю, что это всего весьма нехитрые психологические трюки… но ведь работают же!

Кабинет врача я покидал, восседая в кресле на колёсиках, с благоухающим луком «движком» позади. Настроение… да ни к чёрту настроение!

Студенчество моё не заладилось с самого начала, и первое впечатление я если и произвёл, то уж точно — не то, что хотелось! Не так всё представлялось, ох не так…

— … Юрьевич? — стремительно шагнул ко мне рослый, осанистый мужчина с таким решительным видом, что я на миг обмер…

… и нет, после недавних событий и в силу временной беспомощности мне не стыдно!

— … я Трегубов Василий Иосифович, адвокат Галь Лурье! — угрожающим голосом надавил мужчина, — Несчастная девушка томится в полицейских застенках, и я настаиваю, чтобы вы проявили благородство и отказались от всех претензий к ней!

* * *

Помогая мне одеваться, Глафира морщится при каждом неловком движении, и кажется, ест себя поедом каждый раз, как только ей покажется, чтоона причинила мне боль.

— Осторо-ожненько… — воркует она, как с капризным младенцем, помогая вдевать руки в рукава рубахи, в самых ответственных моментах переставая даже дышать и трагикомически пуча глаза.

— Во-от… — облегчённо выдыхает она и промокает фартуком выступившие на лбу бисеринки нервного пота.

Она настолько близко к сердцу восприняла мои ранение и последующие события, что порой делается неловко. Действительно, член семьи…

Наконец оправлены рукава, застёгнуты все пуговицы, и Глафира, отступив на шаг, позволяет себе передышку, переводя дух. Она реально запыхалась!

— Корсе-ет… — отдохнув, снова начинает ворковать она, помогая облачаться мне в это безобразие, и застегнув все крючки, отступает на шаг, чтобы полюбоваться результатом.

— Да бравый какой! — всплёскивает она руками, изрядно кривя душой, — Чистый гусар!

Не знаю, какая уж там фиксация у служанки на гусарах… да и не важно, мало ли какие у человека фетиши.

— В гвардию тебе надо, — пожевав губами, выдал папенька, восседающий на кресле в углу гостиной, — и на фронт, кресты зарабатывать! Мы, Пыжовы…

«Деревянные!» — отзывается подсознание, но молчу, не особо слушая дальнейшие разглагольствования.

Спорить с ним… Папенька, чем больше у него проблем с головой, тем большим патриотом становится — из тех, что «Ура», по упрощённой государственной версии.

Желает прирастать территориями и народами, несогласных призывает ссылать в Сибирь и Туркестан, и расстреливать, расстреливать! По Закону Военного Времени! А всех, кто уклоняется от фронта и не приветствует войну, которую в проправительственных газетах называют Второй Отечественной[37] нужно карать и расстреливать как немецких шпионов.

Ему очень нравятся суровые слова «расстрел», «карать» и далее по списку, отчего разговаривать с ним стало совершенно невозможно. Всё, что выходит за рамки разговора о погоде или коротеньких, очень «девачковых» зарисовок из гимназической жизни Нины, самым причудливым и неожиданным образом трансформируется в войну, политику, подвиги Наших Героев, саботажников и «расстрелять».

— … переломный момент! — воодушевлённо пересказывает очередную передовицу дражайший родитель, — В ближайшие недели судьба Европы будет решена русским солдатом!