Без веры и закона

— Гарет? — повторил шериф, требуя от меня либо отказаться от своего требования, либо подтвердить его.

Все взгляды теперь обратились ко мне. Я не мог оставаться на пограничье, должен был выбрать, на какой я стороне. И выбрал сторону Стенсон: она должна знать, что не одна, что я не с теми, кто жаждет раздавить ее и уничтожить. Я открыл уже рот, чтобы высвободить то, что вызрело во мне, готовый принять все последствия, как вдруг голос Стенсон, громкий и злобный, хлестнул меня точно выстрел.

— Не ной, сопля трусливая! Зря я тебя не пристрелила, пока могла!

Я поднял голову и посмотрел на нее, ошеломленный злобой слов и тона. Эб сплюнула и посмотрела на меня грозным гневным взглядом, уничтожая за то, что я посмел открыть рот.

Стенсон меня спасла. Она это знала, и я знал тоже и хотел бы получить возможность ее отблагодарить. Но легче мне не стало, когда я остался запертым в молчании, полном отчаяния и стыда.

Шериф мне улыбнулся. Джефферсон тоже — особой, свойственной только ему улыбкой.

— Ты тоже можешь поучаствовать, — и он снова собрал в кулак светлые волосы Стенсон, а сам не сводил с меня глаз. — И уж тогда точно не будет никакой путаницы.

Парни вокруг загоготали, они были похожи на слетевшихся стервятников.

С грубой нетерпеливостью Джефферсон повалил Эб на траву и принялся расстегивать на ней ремень.

— Иди, парень, покажи, на что способен, ты же подрос. Готов стать мужчиной.

Шериф поначалу проявил суровость, но теперь, похоже, отступился. Он не собирался насиловать Стенсон, но и мешать парням не хотел. Знал, что иногда не стоит мешать им позабавиться по-свойски. Шерифу было достаточно того, что он доставит Стенсон живой и она предстанет перед судом. Меня охватила паника, я уже ощупывал кобуру: сейчас вытащу ствол — и пропадай все пропадом! И я тоже! Лязг затвора раздался у меня в ушах, чей-то винчестер посягнул на безопасность парней, и в первую очередь на безопасность Джефферсона. Старина Джим преспокойно держал Джефферсона на мушке.

— Отойди от арестованной.

— С чего это ты встреваешь, старик?

— Работа у меня такая, — с полным равнодушием проронил Джим и взглянул на шерифа. Тот понял его немой упрек.

— Без меня… — начал Джефферсон.

— Да, без тебя мы бы долго ее искали, ты это уже говорил. Ты охотник за головами и получишь свою награду, раз навел нас на след, можешь не беспокоиться. Теперь мы отвечаем за арестованную, она предстанет перед судом. А ты сейчас — среди охраны, что ее сопровождает, и за тебя тоже отвечаем мы.

— Не пори чушь, старикан.

Тут рядом с Джимом встал шериф, теперь и он был настроен куда более решительно.

— Старикан кругом прав. Если правила тебе не подходят, можешь ехать другой дорогой. Встретимся через два дня. Получишь свою премию в тюрьме округа, деньги у них. Если остаешься, подчиняйся правилам.

— Банда…

Джефферсон не закончил фразы. Он резко выпрямился, оставив Эб лежать на траве с голой грудью, и отошел в сторонку от столпившихся парней.

Старый Джим помог Эб подняться. Он не выражал ей ни малейшего сочувствия, но каждое его действие было проникнуто чем-то вроде сожаления о ней. Что это за сожаление? Оно меня удивляло. Как ни странно, оно и успокаивало, и больно ранило. Джим достал из седельной сумки рубаху, просторную, застиранную и, возможно, не слишком чистую. Развязал руки Стенсон, помог ей ее надеть, а когда снова завязывал ей за спиной руки, я слышал, как он прошептал:

— Не надейся, что за все содеянное ты избежишь веревки, Эбигейл Стенсон.

На следующее утро Джефферсон исчез вместе со своим приятелем и телом Сола. Я не сомневался, что мы еще увидимся с ним в городе, когда он приедет получать награду. Его отъезд был серьезным облегчением, пусть даже остальной путь имел вкус горечи и поражения, но мы избавились от постоянной угрозы, какую он для нас представлял, а это уже было немало.

Всю дорогу Стенсон избегала встречаться со мной глазами. Думаю, так она меня оберегала от сомнений шерифа и старого Джима, но мне-то стало бы легче, если бы она согласилась взять меня в сообщники, когда перед нами в обратную сторону разворачивались леса и равнины, которые мы видели во время нашего бегства несколько недель тому назад. Да, недель, изменивших всю мою жизнь.

По пути мы спугнули четырех оленей, и они в страхе умчались, ломая ветки. Я вспомнил медведицу, когда мы въехали в каньон, Эб тогда спасла мне жизнь. Уверен, что и Эб вспомнила то же самое — медведицу и еще медвежат.

Шериф не раз со мной заговаривал, но я отмалчивался или отделывался двумя-тремя словами. Мою хмурость вполне можно было объяснить отцовской смертью, шериф так и решил и оставил меня в покое. Думаю, он даже стыдился, что чуть было не отдал Стенсон в руки Джефферсону. Дело было совсем не в том, что он ей посочувствовал, — просто по натуре своей не был мстительным. А главное, он понимал, что должен проявить твердость. Старый Джим призвал его к порядку, и шерифа это уязвило.