Читаем Безбилетники полностью

Они принесли на поляну по большой охапке тростника и соорудили над Кубой нечто вроде шалаша. Куба лежал синевато-бледный. Его укрыли тряпьем, какое нашли, замотав потеплее ноги, и снова сели у костра.

– Ну что, валить или не валить? – наконец произнес Монгол висевший в воздухе вопрос.

– Я не могу. Куба далеко не уйдет, а за ним смотреть нужно, – мрачно сказал Глюк.

– Том, что думаешь?

– Я бы остался. Там какой-то Матрос нарисовался, он про Индейца знать может.

– Ну, а ты что предлагаешь? – спросил Глюк.

– Предлагаю валить, – сказал Монгол.

– Куда?

– Какая разница? – Монгол пожал плечами.

– А если они не придут?

– А если придут?

– Ну и валите. Я все равно Кубу не брошу.

– Забирай его. А то тут добьют. Кастанеда не одобрит.

– Мы будем обороняться.

– Понты наш парус? – Монгол прыснул.

– Вот! – Глюк показал ему на самый край поляны. От предыдущей, ближайшей к поселку поляны их отделяла глубокая балка. Через балку к ним по невысокому перешейку вела тропа. – Это самая главная точка! Если боковую тропу с моря завалить деревьями и колючкой, то в темноте они не разберутся, и пойдут только сюда.

– На тебя когда-нибудь толпа бежала? – поинтересовался Монгол со знанием дела. – Как ты их собираешься сдерживать, полководец?

– В том-то и дело, что они здесь толпой не пройдут. Я сейчас народ созову, обсудим. Можно по Зеленке пройти, хотя бы человек десять набрать.

– Угу. Человек десять пацифистов с фенечками против цепей и кастетов, – сказал Монгол. – Если ты останешься жив до утра, я тебе лично вручу медаль «За оборону Коктебеля». Ты какого роста?

– Метр семьдесят пять. А тебе зачем?

– Мерку снять, на гроб.

– Ладно вам спорить, – сказал Том. – Давайте посмотрим по ситуации. Нужно просто вещи собрать, чтобы в случае чего… А про тропу я с Глюком согласен. Одну завалим, вторую будем сторожить. Если они придут, то мы свалим. Просто нужно все обустроить так, чтобы у них были проблемы, а у нас не было.

– Я все-таки пойду на ближние поляны, с народом пообщаюсь, – сказал Глюк.

Он вернулся через полчаса, и был мрачен.

– Все уходят. Ничего не ясно, но народ спешно пакует вещи и уходит. Воевать никто не собирается. Людей осталось мало, больше цивилы. Волосатых вообще нет. Зато я нашел тут одну нычку. Нужно бы Кубу туда эвакуировать.

Они отвели Кубу в примыкавшую к балке небольшую боковую ложбинку, туда же отнесли шалаш. Обычно меланхоличный Глюк вдруг обнаружил невероятную работоспособность. Он спилил дерево, повалив его на боковую тропу от моря, настриг и набросал вокруг и по тропе колючего самшита. Затем спилил еще пару деревьев и на всякий случай завалил ими главную тропу. Монгол собрал все вещи, затащил их на склон повыше и спрятал там в камнях, оставив на поляне только котелок и воду на чай. Глюк с Томом притащили снизу целую кучу крупных булыжников.

– Ты здесь на неделю обороняться собрался? А это зачем? – Монгол кивнул на заваленную деревьями тропу.

– Они придут скорее всего по темноте. Тропа узкая, склоны тут сыпучие. Значит, нам нужно это использовать. Если их будет много, то пока они обойдут завал понизу, мы успеем свалить. А если мало, то встретим их камнями. Пока они разберутся, куда бежать, мы будем уже наверху.

– А если они обойдут нас поверху? – спросил Том.

– Не получится. Склон слишком крутой и голый, просматривается хорошо. Ночью они по нему точно не полезут.

– Плевать им, откуда лезть. Как порешат, так и сделают, – сказал Монгол.

– Не, Монгол, Глюк прав, – сказал Том. – Они прямо через балку пойдут. Им западло будет вокруг лезть. Они же нас презирают, так что по прямой пойдут. А вот с берега на всякий случай обойти могут. За берегом нужно присматривать.

Вечером Зеленка затихла. Глюк ушел на свой пост. Монгол и Том сидели у костра и пили чай с остатками вчерашней водки.

– Море сегодня хорошее.

– Да, хорошее, – ответил Монгол, думая о чем-то своем.

На всякий случай он подобрал себе удобный по форме тяжелый морской голыш, идеально вписывающийся в сжатый кулак, и теперь подбрасывал его в руке. Том выломал себе небольшую деревянную дубинку.

– Интересно, погода завтра какая будет?

– Хорошая, – отвечал Монгол. – Тут всегда одинаково хорошая погода. Даже надоело.

– Одинаково и одиноково, – откликнулся Том. – Домой хочется.

Время шло, но ничего не происходило. Том совсем расслабился, уже подумывая о том, не забрать ли ему со склона сумку с вещами, чтобы утеплиться и надеть штаны.

– Может, не придут? – он плюхнул в котелок последнюю воду. Говорил он нарочито развязно, пустяшно.

– Может, – бесстрастным эхом отвечал Монгол.

Уже совсем стемнело. И вдруг в звонкой ночной тишине послышался звон лопнувшей бутылки, и почти сразу – тонкий женский крик. Он доносился со стороны поселка. К нему прибавился гомон, невнятный треск веток, прочий неясный, но тревожный шум. Кто-то быстро бежал вниз к берегу, осыпая за собой целый шлейф сорвавшихся камней… И снова все стихло.

– Похоже, началось, – Монгол встал и подошел к обрыву.

Внизу плескалось море. У самого берега стояло несколько палаток. В одной из них зажегся фонарик. Остальное пространство берега не просматривалось.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза