Безбилетный пассажир

После прогулки мы возвращались в гостиницу и опять садились за работу. Пока нас не было, Тереза убирала номер – все сияло чистотой, но в то же время все было на месте. Если наш исписанный листочек упал на пол, там мы его и находили – Тереза протирала пол, а потом клала листок точно так же, как он лежал.

Обедать мы ходили в верийскую баню: там в буфете давали настоящие сосиски из мяса (буфетчик Аристофан утверждал, что в Грузии сосиски из настоящего мяса только у него в бане и в буфете ЦК). И еще часто там бывало настоящее бочковое пиво. А иногда вместо обеда перекусывали горячими пирожками с картошкой (настоящей), которыми возле нашей гостиницы с лотка торговала жена буфетчика Аристофана красавица Роза, и запивали их сладкой водой «Лагидзе».

Работали мы до девяти вечера, а потом отправлялись на чай к моему приятелю Гие Бадридзе читать то, что написали за день. Или шли на чай к Верико и расспрашивали дядю Мишу Чиаурели о старом Тифлисе. Честно сознаюсь, кое-что из его рассказов я позаимствовал для своих фильмов. А один, «Похороны директора», почти целиком вошел в фильм «Не горюй!»

Из того, что мы тогда написали, в сценарий вошло далеко не все – от многих придумок пришлось отказаться. Но осталась сама атмосфера того Тбилиси – и солнечная осень в старом городе, и черепичные крыши под окном, и доброжелательность, и легкомыслие, и вечера в доме Верико, и застолья в гостях – без всего этого фильм не получился бы таким, каким получился.

Сценарий мы писали долго. Осенью в Тбилиси, зимой в Москве, у меня дома. В комнате было накурено так, что мы друг друга с трудом различали (кто-то сказал Габриадзе, что сигары курить менее вредно, чем сигареты, и мы перешли на сигары. Курили их как сигареты). Выходили на улицу проветриться – слякоть, злые прохожие, машины… Минуты три пройдемся, и Резо говорит: «Давай вернемся обратно в наш черепичный городок».

Потом писали под Москвой, в Доме творчества Болшево. А весной я заболел и угодил в Боткинскую больницу – Резо приходил ко мне, и мы писали в больнице. И потом еще дописывали по ходу съемок – снимали в Грузии.

Между прочим. Над сценарием «Кин-дза-дза» мы с Резо тоже работали так много и долго, что я потерял счет времени.

– Резо, сколько мы пишем этот сценарий? – спросил я.

– Посмотри в окно. Милиционера видишь? – сказал Резо.

Напротив гостиницы, где мы работали, было посольство, и там у ворот дежурил милиционер.

– Вижу.

– Какой у него чин?

– Старший лейтенант.

– А когда мы начинали, он сержантом был. Вот и считай.

Похороны директора

Из рассказов Чиаурели. В тридцатых годах директор Тифлисской киностудии тяжело заболел, и врачи сказали, что жить ему осталось мало. Тогда директор вызвал к себе в больницу членов партийного бюро, чтобы обсудить порядок своих похорон.

Согласовали, кто напишет некролог в газету (тут же набросали проект некролога), кто будет распорядителем на похоронах, кто будет выступать на гражданской панихиде во дворе киностудии, а кто скажет речь над гробом на кладбище (место в Пантеоне, самом престижном Тбилисском кладбище, директор себе уже пробил). Утвердили эскиз гроба, решили, что музыка будет европейская – пожарный духовой оркестр, и национальная – зурна, доли (барабан) и певец Рантик из хинкальной на Плехановской.

Обсудили также, кого из начальства пригласить на поминки, как их рассадить и кто будет тамадой (тамадой утвердили Михаила Чиаурели). Дошли до обсуждения маршрута траурного кортежа.

– Пойдем по Верийскому мосту, – говорит директор, – потом по Головинскому проспекту, потом по…

– По Головинскому не сможем, – сказали ему. – Там сейчас все перерыто – трамвайные рельсы кладут. Можно по Плехановской улице.

– Нет, – категорически заявил директор. – По Плехановской не хочу!

И прожил еще пять лет.

А был ли шарманщик?

Пока мы писали сценарий, в жизни Резо произошло еще одно важное событие – Резо женился на Крошке, племяннице художника фильма Мамочки.