Безбилетный пассажир

^{“Не горюй”. Буба Кикабидзе и Софико Чиаурели.}

Он же настроился на похороны. И увидев меня, такого синего, не смог выйти из образа.

У Бубы, несомненно, есть какой-то внутренний магнетизм. Когда он выходит на сцену, моментально возникает связь между ним и зрителями. И это его свойство как-то раз даже поспособствовало разрядке международной напряженности в одном из ночных баров Братиславы. В 68-м году меня вызвали в Союз кинематографистов и сказали: «Ты едешь в Братиславу с картиной «Не горюй!» Я попытался отказаться – в Чехословакию только что вошли наши танки. Сослался на недавно перенесенную желтуху – врачи рекомендуют ехать в Железноводск. Но мне сказали:

– Как в Канны или Венецию – так ты здоровый, а как с дружеским визитом в братскую страну – так сразу и больной? Съездишь в Железноводск после Братиславы.

– Что же я один в Братиславу поеду? – спросил я. – Пошлите представительную делегацию: кроме меня, еще и Вадима Юсова как оператора, и Бубу Кикабидзе, Софико Чиаурели и других актеров.

Думаю: на оформление документов уйдет не меньше месяца, за это время, может, танки уже выведут и ехать с фильмом будет не так стыдно.

Не угадал. Документы оформили за два дня, а на третий мы уже все сели в поезд: Вадим Юсов, Буба Кикабидзе, Софико Чиаурели и моя жена Люба Соколова, которую тоже включили в делегацию.

На вокзале нас встретило городское начальство и несколько актеров Братиславского драматического театра, и на нескольких машинах мы поехали в гостиницу. Официальные лица отбыли, а актеров мы пригласили остаться с нами, выпить по рюмке. Угостили их водкой и икрой, выпили, поговорили. Буба был в ударе, рассказывал смешные истории. Но сидели недолго: нам пора было переодеваться и ехать на выступление. Один из актеров, самый веселый, пригласил нас после встречи со зрителем в ночной бар в этой гостинице. Договорились, что он будет ждать нас в вестибюле.

Мы надели галстуки и белые рубашки, Софико и Люба – вечерние платья. За нами заехал лично мэр со свитой, и мы на нескольких машинах отправились в клуб, где должны были показывать картину. Когда подъехали, я заметил – нигде нет ни одной афиши, ни одного объявления, что сегодня идет фильм «Не горюй!» (позже мне сказали, что, если бы появилась афиша нашего фильма, клуб вообще разгромили бы к чертовой матери – так велика была тогда в Чехословакии ненависть ко всему советскому). У входа нас встретили еще какие-то люди и повели к залу на встречу со зрителем. Прошли через несколько помещений. Народу полно, в основном молодежь. Играет оркестр, кто-то танцует, кто-то режется на бильярде, кто-то в пинг-понг…

За кулисами мы выстроились и вышли на сцену – а в зале три человека! В первом ряду спит старик в рваной шинели и на балконе две дамы, по виду – наши из посольства. А нас с сопровождающими на сцене человек пятнадцать. Я подошел к микрофону и минут двадцать благодарил зрителей за то, что они пришли, и говорил о дружбе… А мэр с компанией были вынуждены стоять и слушать. Так им и надо. Знали ведь, что зал пустой, могли бы нас на сцену не выводить.

Смотреть фильм мы не стали, вернулись в гостиницу. Мэр пригласил нас поужинать, но мы отказались: нас актеры пригласили в бар. Мэр сказал, что тоже пойдет с нами, а пока отдал распоряжение накрыть в баре стол.

^{“Не горюй”. Кадр из фильма.}

^{“Не горюй”. Фрунзик Мкртчян и Буба.}

Сидим мы в вестибюле вместе с мэром, ждем актеров. Актеры так и не появились. Спустились в бар. Свободных мест нет. И только у эстрады пустой стол, и на нем стоит советский флаг. Когда мы вошли, музыканты перестали играть, все замолчали и посмотрели на нас. Мы прошли к столу, сели. Оркестр снова заиграл, все отвернулись. И больше никто на нас не глянул, будто нас и не было. Настроение поганое. Кожей чувствуем ненависть, исходящую от всех остальных посетителей бара.

– Если я спою, музыканты мне будут аккомпанировать? – вдруг спросил Буба мэра.

Я очень удивился: Буба никогда не поет с чужими музыкантами. И вообще уговорить его спеть довольно-таки трудно, почти невозможно.

Мэр послал своего помощника к музыкантам. Мы видели – помощник уговаривал, музыканты отказывались. Тогда к ним подошел сам мэр. И он, очевидно, убедил их, потому что помощник объявил в микрофон, что сейчас будет петь грузинский актер.

Никто даже не оглянулся.

– Буба, а, может, не стоит? – спросил я. – Еще кинут в тебя бутылкой…

– Не кинут. – Буба махом выпил фужер водки и пошел на эстраду. Он показал музыкантам, что надо играть, скомандовал: «Уан, ту, фри!» и запел на английском американский диксиленд «Когда святые маршируют». Надо сказать, диксиленды Буба поет блестяще. Посетители постепенно стали поворачиваться к эстраде. На второй песне начали аплодировать, а после третьей его уже не отпускали. Так он пел часа полтора. После его выступления к нам стали подсаживаться: все хотели чокнуться с Бубой. Ну, а заодно и с нами…