Безнадежный пациент

Перед моим мысленным взором возникает первая страница: фотографии, сделанные под дождем на вершине холма, двое в мокрых ветровках возле исторического указателя. Капли на объективе. Снимки города, где ты выросла, пикник на поле. А дальше начинаются фотографии из путешествий за пределы Англии – альбом перерастает свою изначальную роль и становится дневником воспоминаний о наших первых совместных поездках. Кемпинг во Франции, где мы увидели солнечное затмение. А вот снимок, сделанный мной, где ты себе нравилась больше всего: улыбающаяся, с сияющими глазами в бликах витража будапештского руин-бара[36].

Некоторые мгновения у меня уже украдены. Воспоминания о них хранятся за бронированным стеклом Разделительной терапии Коделл. От экскурсии на вершину холма у меня осталось лишь ощущение легкой досады из-за пронизывающего холода и дождя. Вечер в руин-баре был прекрасен, но я бы мог точно так же провести его в любом другом месте и с любым другим человеком. Однако в альбоме еще полно фотографий, много чего осталось от моей горячей, израненной любви к тебе. И это делает небольшую книжицу настоящим сокровищем.

– Там фотографии, – мямлю я, забирая у Коделл альбом, – где Джулия со своей матерью… Лоррейн наверняка хотела бы сохранить их на память о дочери.

– Я предполагала, что вы будете переживать из-за этого, – поясняет Коделл. – Те снимки уже вынуты и будут отосланы ей отдельно. В альбоме только фотографии, где вы и Джулия вдвоем.

Я понимающе киваю, словно вопрос исчерпан, зато у меня появляется пять бесценных секунд, чтобы придумать хоть какое-нибудь решение. Воспоминания из альбома восстановить не удастся. Цифровые копии остались на старых телефонах, которых давно уже нет, и на сто раз переписанных картах памяти. Потерять их сейчас – значит потерять навсегда, окончательно забыть черты лица, которое так методично стирают из моей головы.

Я никогда больше не вспомню твое лицо так хорошо, как хотел бы, и скорее всего, больше никогда не увижу фотографии, о которых позабыл. Но если откажусь и попробую их спасти, то Коделл догадается, что все это время я изображал равнодушие. Меня снова упекут в Призмолл-хаус и вытравят все эмоции до единой.

Я стою на перепутье в мрачных раздумьях, не зная, что предпочесть: попытаться спасти воспоминания или выбраться из этого места с жалкой горсткой тлеющих угольков, оставшихся от моей любви к тебе.

– С вами все хорошо? – невинно спрашивает Коделл, когда мое молчание слишком затягивается.

– Да-да, – беззаботно отвечаю я и кидаю альбом на охваченную огнем решетку.

Эффект получается мгновенный, свирепый и ослепительный. Как только альбом с мягким стуком падает на решетку, края страниц сгорают и превращаются в угольно-черную золу. Я смотрю, как огонь пожирает внутренние страницы и уверенно вгрызается в картонную обложку.

Пристальный взгляд Коделл направлен не на альбом, а на меня. Она ловит мою малейшую реакцию, малейшее сожаление, любые эмоции. Я охвачен ужасом, улыбка сползает с лица, глаза начинает жечь от слез – это словно рефлекс, который я постоянно подавляю усилием воли.

– Обидно, – бесстрастно произношу я.

– Понимаю, – сочувствует Коделл. – Но так будет лучше.

Я смотрю на вырезанные из картона буквы на обложке. Наши имена, значок «&»

между ними, будто умирающие насекомые, медленно скручиваются по краям и рассыпаются в прах.

Слезы отступают, я перестаю хмуриться и устремляю ясный взор на «De Anima», а потом на Коделл, однако в моей душе тоскливая пустота и тщательно скрываемая боль.

Без лишних слов Коделл достает из все еще набитой сумки два оставшихся альбома, которые ты для нас сделала. Первый посвящен восьмилетию нашей совместной жизни, а второй, в бирюзовом кожаном переплете, содержит фотографии, охватывающие двухнедельный отрезок времени: начиная с мощенного брусчаткой двора регистрационного бюро Сазерка и заканчивая снимком, где ты спишь в метро по пути из аэропорта Хитроу. Это все, что осталось от нашего медового месяца.

Оба альбома падают в огонь, где точно так же сгорают дотла. Коделл не останавливается и передает мне фотографии в рамочках из нашей с тобой квартиры. Твое лицо замазано черным, чтобы я не увидел тебя перед тем, как уничтожить снимки. Наконец она достает из сумки пластмассовое колечко, меняющее цвет в зависимости от настроения хозяина. Мы купили его вместе с билетами в галерею игровых автоматов, когда нам было по пятнадцать, на третий день нашего знакомства. С бешено бьющимся от волнения сердцем я вручил тебе кольцо вроде бы в шутку, стараясь не подать виду, насколько это для меня серьезно. Я еще ни разу в жизни не дарил украшений.

Кольцо улетает сквозь решетку, фотографии пузырятся и рвутся, деревянные рамочки превращаются в уголь. Я думаю об альбомах на чердаке у Лоррейн. О фотографиях, расставленных по ее дому. Еще не все потеряно! Пока во мне теплится любовь к тебе, пока живы чувства, я найду, как освежить воспоминания.