Безнадежный пациент

– Не знаю, – тихо отвечаю я. – Я не могу избавиться от чувства, будто обязан матери. За все, что она в меня вложила. Думаю, мы с ней поговорим об этом, когда я приеду домой.

Монотонность белых звезд неожиданно нарушает единственный зеленый огонек: где-то вдали большое судно рассекает ночные волны. Вода такая темная, что корабль будто плывет по воздуху. Летучий голландец. Вспомнилось, как в первую неделю на острове я сигналил проходящим судам жалким диодным фонариком. Кажется, это было в другой жизни.

– Как считаете, вы готовы уехать?

– Я… я не знаю, – размышляю вслух я. – А вы что думаете?

– Я думаю, – медленно говорит Коделл, – что вы активно участвуете в процессе. Последнее время вы заботитесь о своем душевном и физическом здоровье. Полагаю, нам удалось отделить вас от источника аддиктивного поведения. Однако решение принимаю не только я.

Коделл смотрит на меня, и тут я начинаю догадываться, о чем речь.

– Вы серьезно? – изумляюсь я.

На лице Коделл, всегда скупом на эмоции, не дергается ни один мускул. Внезапно мой желудок начинает сжиматься. Я столько раз бессонными ночами представлял себе этот момент, репетируя, как правильно ответить. Я рассуждал следующим образом: если бы я, чисто теоретически, оказался здесь из-за пристрастия к наркотику или из-за навязчивой идеи, то какой ответ убедил бы Коделл лучше всего? Скажу «нет» – она оставит меня на острове, а слишком уверенное «да» прозвучит неискренне – пустые слова глубоко зависимого человека, который выдает себя с головой, как только на горизонте замаячит свобода.

Я пытался понять, что я почувствую, если все сработает. Вернусь ли я в мир как обновленный человек, которого Коделл с таким трудом создала? Наверное, я буду очень напуган. В конце концов, лучшее доказательство, что вы готовы сделать следующий шаг – это страх возможных последствий.

– У меня к ней все еще осталось… смутное чувство, – почти пристыженно мямлю я. – Такое, знаете…

– Легкая теплота?

– Да.

– Артур, она много для вас значила. И всегда будет значить, – с улыбкой говорит Коделл. – Истинный враг – чрезмерная привязанность. Вот что мы пытались исцелить. Ключевой вопрос не в том, тепло ли вы вспоминаете супругу, а в том, способны ли вы без нее существовать? Готовы ли вы оставить ее на острове прямо сейчас и уехать, не оглядываясь назад?

Следующие несколько секунд я разыгрываю как по нотам. Сначала показываю, что вопрос Коделл меня задел. Еще мгновение размышляю. Затем страх, молчание и, наконец, тихая решительность.

Я отвечаю со спокойной уверенной улыбкой:

– Думаю, готов. Я хочу двигаться дальше.

Коделл машинально кивает. Доктор старается быть объективной, но я вижу, как ей хочется верить, что мне лучше. Мольберты утопают в переросшей траве, растения в атриуме вянут, настольный футбол покрыт слоем пыли.

Призмолл-хаус постепенно терял свой лоск, потому что все внимание Коделл и Виллнера было сосредоточено на моей безопасности и выздоровлении. Готов поспорить, что состояние самой Коделл не лучше, чем у столь любимого ею здания: она тоже изношена, плохо выглядит и явно нуждается в перерыве, чтобы привести себя в порядок.

После нескольких мгновений, показавшихся вечностью, Коделл начинает мотать головой. С сильно бьющимся сердцем я смотрю на нее, пытаясь понять, каков вердикт. Однако вместо ответа доктор вдруг громко прыскает со смеха.

– Я просто… уже начала волноваться, доберемся ли мы до этого когда-нибудь. Должна признаться: для нас обоих это было непросто. Ошибка со стенограммой телефонных звонков. Моя ошибка. Ненависть, которую вы ко мне испытывали. Вы имели полное право сопротивляться терапии.

Похоже, Коделл говорит искренне: голос слегка дрожит от эмоций, потухший, усталый взгляд.

Она продолжает с затаенной печалью:

– Мой главный профессиональный долг – не навредить. Но если без болезненного вмешательства не обойтись, то оно должно быть минимальным в сравнении с положительным влиянием на состояние пациента. Если я могу что-то сделать, дабы обеспечить вам счастье и выздоровление в будущем, знайте…

– Вы не дали мне погибнуть, – решительно перебиваю я.

У Коделл округляются от изумления глаза.

– Артур, я не прошу вас меня успокаивать, мой долг – извиниться, если…

– Нет, нет. Честно. – Я смело выдерживаю ее взгляд. – В Лондоне я… жил в могиле. Причем не в своей, а в ее. Я заживо похоронил себя вместе с женой и просто ждал, пока закончится воздух. И тогда, если бы я все еще был там… – Я сокрушенно качаю головой при воспоминаниях о прежнем себе. – Вы не позволили мне умереть, и если раньше я это не ценил, то сейчас… увидел свет в конце туннеля. Не знаю, что и сказать.

Доктор Коделл удивленно смотрит на меня, в уголке ее рта прячется едва заметная улыбка. Она человек логики, но неисправимый оптимист. Я же вижу: она хочет мне поверить, только не решается. Коделл делает резкий вдох, тщательно взвешивая мои слова в последний раз.