Библейские комментарии отцов Церкви и других авторов I–VIII веков. ВЕТХИЙ ЗАВЕТ I. КНИГА БЫТИЯ 1–11.

Падение и грех первых людей. Третья глава Книги Бытия стала для христианских богословов объяснением того, почему сотворенный порядок, устроенный Богом

весьма хорошо, полон греха и зла. Как мы уже сказали, то, что христиане придавали повествованию о первом проявлении человеческого непослушания фундаментальное значение, не унаследовано ими из еврейской традиции толкования Бытия. Скорее, это связано с тем, что повествование об Адаме воспринималось ими в качестве обратного отражения истории Христа как второго Адама [103]

. Своим непослушанием Адам разрушил те взаимоотношения, которые установил с ним Бог, и не только для себя, но и для своих потомков: они рождаются в мире, отчужденном от Бога.

Размышляя о том, как именно Адам впал в непослушание Богу, отцы Церкви приходили к разным решениям, что будет видно из приведенных ниже комментариев. Гордыня, как восстание человеческой самости против Бога, и пренебрежение Его волей; уступка чувственному соблазну; солидарность Адама со своей, сбитой с пути, женой, — такие объяснения предлагают отцы Церкви. Они также уделяют большое место обману змея, которого, как правило, отождествляют с сатаной. Сатана был создан как величайший среди ангелов, но пал или из–за гордыни, которая не позволила Богу влиять на его моральный выбор, или, что является более распространенным мнением, по причине зависти (ср. Прем 2:23–24). Зависти к человеку, которого Бог создал как микрокосм и в котором весь космос был связан воедино.

Именно этой космической ролью, для исполнения которой был создан человек, греческие отцы объясняли тот факт, что Адамов грех имел влияние не только на него самого, но и на его потомков. Согласно Афанасию Великому и большинству греческих отцов, которые следовали его мнению, в результате Адамова греха тление и смерть ворвались в мир. Причина, по которой раскаяние Адама не могло уничтожить последствия грехопадения, состоит в том, что сотворенный порядок в результате Адамова греха оказался разрушенным, и это состояние разрушения проявляется в тлении и смерти, которые, словно ангелы–мстители, преследуют всех во вселенной [104].

Это космическое понимание последствий грехопадения, присущее греческим отцам, некоторым образом контрастирует с представлением о падении и первородном грехе (peccatum originalis

), которое было развито Августином Иппонским (хотя эта идея уже присутствует у неизвестного латинского автора, называемого Амвросиастом, поскольку его творения сохранились среди писаний Амвросия Медиоланского). Это понимание стало доминирующим на Западе. Августин считал, что личный грех и вину Адама наследовали его потомки, так что они виновны в первородном грехе и справедливо страдают от его последствий — поскольку все они согрешили в Адаме (свое обоснование этому он строил на интерпретации Рим 5:12). У греческих отцов нельзя найти термин «первородный грех» — они использовали довольно сильно отличающееся понятие «грех прародителей» (propaterike hamartia).

Архетипический статус Книги Бытия для отцов Церкви. По сравнению с первыми тремя главами, корпус комментариев на другие главы Бытия гораздо меньше. Особое внимание отцы Церкви уделяли повествованию о потопе, который рассматривался ими как прообраз христианского крещения (cp. 1 Пет 3:20–21). Однако описанию развития человеческого общества, параллелям между растущим мастерством человека и его безнравственностью посвящено немного страниц. Тем не менее содержавшиеся в этих главах представления скрытым образом воздействовали на святоотеческую мысль. Примером этого являются двусмысленные образы мощи в битве исполинов (Быт 6:1–4) или в личности Нимрода (или Неброда), который в Септуагинте представлен как могучий зверолов пред Господом (Быт 10:9). Более очевидным и поразительным примером служит то, каким образом представлено происхождение разных человеческих языков в рассказе о Вавилонской башне (или смешении языков). Эта история представляет разнообразие человеческих наречий как проклятие, разделяющее людей друг с другом, что противоречит современному пониманию, порожденному романтизмом и склонному воспринимать множество различных языков как свидетельство бесконечного разнообразия, существующего в человеческом опыте.