Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

В уста Факредина, эмира Ливана, капризного и честолюбивого сирийца, чья единственная вера — та, «что даст мне скипетр», он вкладывает следующие слова: «Пусть королева англичан собирает флот… пусть переносит столицу своей империи из Лондона в Дели… Тем временем я договорюсь с Мухаммедом Али, он получит Багдад и Месопотамию… Я позабочусь о Сирии и Малой Азии… Мы признаем императрицу Индии как нашего суверена и обеспечим ей покой на берегах Леванта. Если хочет, пусть забирает Александрию, как забрала Мальту, это можно устроить. Ваша королева молода, у нее есть avenir…»[75] И верно, будущее было за ней. Тридцать лет спустя автор «Танкреда» официально прибавил к прочим титулам королевы титул «императрица Индии».

В «Танкреде» можно найти и другие поразительные — и сбывшиеся — прогнозы. В одной сцене два комических персонажа обсуждают мировую политику:

«— Палмерстон ни за что не успокоится, пока не получит Иерусалим, — сказал Барици Тауэрский.

— Англичане должны получить рынки, — откликнулся консул Паскуалиго.

— Отлично, — ответил Барици Тауэрский, — я сам подумываю заняться хлопком».

Дизраэли, разумеется, шутил… или нет? Далее один иерусалимский еврей говорит Танкреду:

«Англичане не станут впредь вести дела с Турком даром. Они возьмут этот город, они оставят его себе».

Английские читатели 1847 г. не восприняли роман всерьез, чего не скажешь об истории.

Глава XII

На сцену выходят евреи: «Если не я, то кто за меня?»¹

До сих пор народ Израиля не принимал активного участия в постепенном открытии путей в Палестину. В случае возвращения из вавилонского плена, когда посредником выступала Персия, они были готовы вернуться по первому слову персидского царя Кира Великого, и действительно сорок тысяч человек[76] вернулись в Иудею со своими золотыми чашами, серебряными сосудами, слугами и лошадьми, верблюдами и ослами. Но от Вавилонии до Иудеи расстояние невелико, и срок вдали от Сиона составлял какие-то пятьдесят лет. Второе изгнание продлилось 1800 лет, и народ был разбросан по всему земному шару, его самосознание притуплено в борьбе за выживание, в попытках не дать себя поглотить, не утратить свою идентичность. Они преуспели — единственный народ на земле, кто сумел сохранить национальную идентичность без национальной территории, — но заплатили тяжкую цену. Выживание они гарантировали, замкнувшись в себе, спрятавшись за жесткой броней ортодоксии, сосредоточив все помыслы на том единственном, что они смогли вывезти из своей страны: на своем наследии и его формализованном кодексе, на Торе и Талмуде, на Законе. Люди других народов могли возделывать землю, строить дома и сражаться. Без собственной страны такие виды занятий были евреям недоступны. Какую землю они могли засевать, на какой земле строить и за какую землю сражаться? Согласно одной старой средневековой легенде, когда был разрушен Храм, осколки его камней вошли в сердце каждого еврея. Этот камень на сердце был их единственной страной.

Но времена менялись, и его уже становилось недостаточно. «Без страны, — писал Маззини, пророк национализма XIX в., — у вас нет ни имени, ни голоса, ни права быть принятыми как братья в содружество народов. Вы побочные дети человечества — измаэлиты среди наций!»². Он обращался не к евреям, а к итальянцам, но его возглас отразил дух того времени, и евреи тоже его услышали.

Прошли восемнадцать столетий пассивного ожидания сверхъестественного вмешательства. Молитва «В будущем году в Иерусалиме» отмечала каждый год, начиная с 70 г. н. э., как паданье капель на камень. Но теперь один за другим евреи начали осознавать, что только собственными руками проложат себе дорогу из изгнания. «Еврейский народ должен сам стать себе мессией»³, — писал в 1864 г. историк Генрих Гретц. Понадобились многие силы и факторы XIX в., чтобы возникла столь революционная идея.

Почти невозможно попытаться составить даже краткий обзор возрождения еврейского народа в Новейшее время, не застряв безнадежно в разногласиях в среде самих евреев и в перипетиях внешней политики стран Европы. На волне Великой французской революции для евреев — запоздало относительно остальной Европы — и началась эпоха Просвещения и эмансипации, но эта самая эпоха стала еще и периодом религиозных и социальных конфликтов, разрывавших единство иудаизма, так ревностно оберегаемого на протяжении многих столетий притеснений и готового потеряться в борьбе за свободу, гражданские права и в конечном итоге государственность. В этот период Европа видела наполеоновское иго и наполеоновские войны, тщетную попытку Священного союза подавить абсолютизм, революции 1830 и 1848 годов, подъем национализма, либерализма, социализма, коммуну во Франции, приход к власти Бисмарка и зарождение пангерманизма и конвульсии России на последних стадиях слабоумия царизма. Все эти силы и факторы воздействовали на евреев как родовые схватки болезненного процесса появления на свет нации.