Замысел настоящего раздела состоял в том, чтобы использовать фигуру академика Д.С. Лихачева для персонификации идеального интеллигента-книжника XX века. Персонификация не означает мифологизации. В лице Дмитрия Сергеевича Лихачева видится не мифический герой без страха и упрека, а живое воплощение русской интеллигентности и книжной культуры. Дмитрий Сергеевич Лихачев в тяжелые годы перестроек и трансформаций сделался символом русской интеллигентности XX века, соединившей преемственность с поколением Серебряного века и почитание культурного наследия тысячелетней России, мужественное противостояние агрессивному невежеству и интеллектуальную независимость. Символ интеллигентности был необходим русским людям на излете тоталитаризма, и Д.С. Лихачев успешно выполнил свою миссию. Еще более этот символ нужен в наши дни, в условиях кризиса нравственности и культуры, в условиях разрушения отечественной книжности. Актуально и весомо звучат его пророческие слова: «Пока русская классическая литература доступна, пока она печатается, библиотеки работают и для всех раскрыты, в русском народе всегда будут силы для нравственного самоочищения»[107]
. В чем же заключается сущность Книги и её магическая сила?2.2. Сущность и магия Книги
Роль «учения книжного» в просвещении Руси красочно живописал великий историк В.О. Ключевский: «Как взглянул русский разумный и понимающий человек на просвещенный мир сквозь привозные книги, так и впал в уныние от собственного недостоинства, от умственного и правового убожества. Тогда русский ум припал жадно к книгам, к этим “рекам, напояющим Вселенную, этим исходищам мудрости”. С тех пор разумным и понимающим человеком стал у нас считаться человек “книжный”, то есть обладающий научно-литературным образованием, и самою глубокою чертою в характере этого книжника стало смиренномудрие личное и национальное. Так народился первый достоверно известный по письменным памятникам тип русского интеллигента»[108]
.Откровенно говоря, Василий Осипович сгустил краски: переводная духовная литература действительно превалировала в чтении русских книжников XI–XII вв., однако создавались также и замечательные оригинальные произведения, например, жития Бориса и Глеба, Киево-Печерский патерик, церковное ораторство митрополита Илариона, Феодосия Печерского, Климента Смолятича, Кирилла Туровского. Но он совершенно верно отметил неразрывную связь между русской книжностью и русской интеллигентностью. В чем же сущность этого чудодейственного предмета, издревле именуемого Книгой?
Как известно,
Различие между понятием и концептом современный французский философ Андре Конт-Спонвиль раскрыл следующим образом: «Понятие обычно термин более смутный и вместе с тем более широкий, тогда как концепт – более точный и строгий, то есть обозначает более точное и выверенное понятие. Например, говорят о понятии животного и концепте млекопитающего или о понятии свободы и концепте свободы воли»[110]
. Что же представляет собой концепт «Книга»? Вообще говоря, этот сакраментальный вопрос резонно адресовать книговедению. Ведь именно книговедение, по словам профессора А.А. Беловицкой, «есть приведенное в систему научное знание о книге как объективном явлении социальной действительности: о природе и сущности книги, о логических и исторических формах, процессах и закономерностях её существования, движения, развития и функционирования»[111]. Что ж, обратимся к книговедам.