Биоугроза

Мяса на человеке было немного, но крысы довольствовались тем, что имели. Одна из них зарылась мордой ему в горло и пыталась что-то вытащить наружу. Двое других копались в животе, выдергивая внутренности и жуя их.

Смелые ублюдки... прямо посреди дня.

Крыса, которая рылась в горле человека, вытащила свою вымазанную в крови морду и издала низкое шипение. Она была готова защищать добычу от любых посягательств. Поднявшись на задние лапы, она встала в боевую стойку. На усах блестели капельки крови. Из брюха свисали червеобразные отростки, похожие на соски... только они шевелились и пульсировали. Я прицелился и выстрелил. Крыса слетела с человека, а голова у нее разлетелась на мелкие ошметки. Кувыркнувшись пару раз, тварь подергала лапами и затихла.

Двое других оставили в покое живот человека и уставились на меня своими плоскими красными глазками. Они разинули рты и оскалили красные от крови зубы. С челюстей свисали кусочки плоти. Я застрелил сперва одну, затем другую. Первой пуля попала в голову, и она умерла довольно быстро. Другой пуля пробила живот, и та попыталась уползти прочь, визжа и истекая кровью, волоча за собой по грязному тротуару свои внутренности. Я выстрелил в нее еще раз, и она затихла.

Умирающий поднял голову, его лицо было искажено страшной мукой. Он полз из-за мусорного контейнера, и все это время крысы ели его, в том не было сомнения. На это указывал тянущийся за ним кровавый след. Я смотрел на него, и не знал, чем ему помочь. Да, времена были тяжелыми и дикими, но в подобных ситуациях я все еще был способен на сострадание. Мне очень хотелось помочь ему.

Но было слишком поздно, да и хирургом я не был.

Крысы нанесли ему непоправимый урон, травма была слишком серьезной. Живот у парня был вскрыт, горло разорвано, кишки вытащены и искусаны. Это было ужасно, но он, очевидно начал умирать еще до атаки. Отравление радиацией. Я видел это уже много раз, поэтому понял с первого взгляда. Почти все волосы у парня выпали, кожа во многих местах треснула. По всему телу были язвы. Большинство зубов отсутствовало, а те, что остались, сгнили до самых десен. Из ушей, носа, рта и даже глаз сочилась кровь.

Он протянул ко мне руку, больше похожую на пятнистую клешню, будто хотел в последний раз вступить в контакт с человеком, потом уронил ее. Он просто лежал, истекая кровью, исторгая желчь, и задыхаясь от боли.

- Прости, старик, - сказал я. - Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать.

Я выстрелил ему в голову, чтобы избавить от страданий. Это было единственное, что я смог сделать, но от содеянного испытал лишь холод и внутреннюю пустоту. Знай я какие-нибудь молитвы, я прочитал бы одну из них.

- Это не имеет значения, - пробормотал я себе под нос, как всегда пораженный, что после всего дерьма, через которое я прошел, во еще осталось нечто такое неосязаемое, как совесть.

Из глубины темного переулка послышалось какое-то шуршание и беготня.

Еще крысы.

Вероятно, по близости находилась колония.

Я быстро пошел в сторону автобуса. Была середина дня, а крысы обычно активизировались лишь с наступлением ночи, хотя кто их знает. Они могли быть невероятно агрессивными, если видели угрозу своим гнездам. Если они набросятся на меня в большом количестве, мне не поможет даже пистолет. Они похоронят меня заживо в своих зубах, когтях и вшивых телах. Мои кости будут обглоданы начисто в читанные минуты.

Вернувшись к автобусу, я сказал Карлу, что нужно убираться.

Автомобиль начал движение, дергаясь и кашляя, но постепенно набирая скорость.

2

Что я ненавидел в Джени больше всего, это ее кристальную честность, в душе у нее не было ни капли неискренности. В нынешней ситуации самообман и обман окружающих стали образом жизни. Это помогало не сойти с ума и давало опору. Но не Джени.

Всякий раз, когда мы оказывались наедине, Джени смотрела на меня своими чистыми голубыми глазами и задавала снова и снова один и тот же вопрос:

- Куда мы идем, Нэш? Куда ты нас ведешь?

- На запад, - говорил я. - Мы идем на запад.

- Почему на запад? Что там есть такого, чего нет здесь?

- Потому что мы должны туда идти. Вот и все.

На какое-то время Джени замолкала. Затем говорила:

- Это все она? Это Тень говорит тебе, что делать?

И я внезапно цепенел от страха, гложущее душу беспокойство угрожало проглотить меня заживо. Я терял дар речи. Я лежал, обнимая Джени, чувствуя холодный пот на ее коже, ощущая ее сладкий, мускусный аромат. Тень, Тень, Тень. Боже милостивый! Чего она хотела, чего она требовала.

Что я должен был давать ей раз в месяц во время полнолуния.

Господи.

Понимаете, Джени была такая. Не вру. Остальные никогда не посмели бы спросить меня об этом. Они знали про Тень. Знали, чего она хочет... но тема была не из приятных, поэтому не поднималась.

Но Джени была другой. Она атаковала меня вопросами, и мне приходилось отвечать на них. Когда я обретал голос, он звучал как нечто старое и поцарапанное, далекое и дребезжащее, как старая граммофонная пластинка, и говорил ей:

- Да, она хочет именно этого. Хочет, чтобы мы шли на запад. Там что-то есть.

- Что же?