Битва на Калке. Пока летит стрела

   — Конечно, убьют, — подтвердил Котян, сопровождая князей к месту казни. — Этого мурзу мы хорошо помним. Он столько веж наших разорил. Никого не жалел! Забава у него такая была: велел, чтобы подносили ему наших младенцев и подбрасывали. Он их на лету саблей рубил! Совсем плохой человек, его обязательно убить надо.

   — Ты уж, Котян, скажи своим, чтобы слишком его не мучали, — вполголоса сказал тестю Мстислав. — Князья люди молодые, незачем им такое видеть.

Котян покричал половцам, какие-то знаки им сделал. Наверное, показывал, как именно надо казнить монгола.

Расправа над мурзой произошла жестоко и быстро. Половцы раздели его до шёлкового белья, перебили ему обе руки. Потом подвели его, воющего от боли и ужаса, к паре коней, повалили на спину его корчащееся тело, привязали к каждому коню по одной ноге Гемябека. И хлестнули по конским крупам, гоня их в разные стороны.

Ужаснувшимся молодым князьям такая казнь была, очевидно, в диковинку, а Мстиславу Мстиславичу уже доводилось её видеть. Его всегда удивляла быстрота, беспощадность и какая-то окончательность подобного решения участи преступника. Вот только что перед тобой был живой человек, шевелился, кричал — и вдруг кони волокут за собою по траве багрово-белые лохмотья мяса, ничем уже живого человека не напоминающие.

Совершив казнь, половцы снова разбежались по монгольскому становищу.

До самого вечера шёл делёж добычи. Мстислав Мстиславич не хотел двигаться дальше до подхода кого-нибудь из основного войска. Например, Мстислава Романовича с киевскими полками. Надо было обговорить порядок дальнейших действий. А то отделились друг от друга — один не знает, что делает другой. Ну и, разумеется, в глубине души Удалой хотел дождаться киевского князя, чтобы похвастаться перед ним первой, столь блестяще одержанной победой.

Первыми, однако, пришли — уже в полной темноте — не киевские полки, а смоленские. И с ними — князь Владимир Рюрикович. Он сообщил, что всё войско благополучно снялось и движется сюда — и конные, которых надо ждать завтра утром, и пешие. На Днепре оставлен небольшой отряд, охранять ладьи. Узнав о победе, князь Владимир искренне обрадовался и позавидовал вслух.

Воодушевлённый, он захотел завтра же двигаться дальше, соединив своё войско с войском Мстислава Мстиславича. И был сильно разочарован, когда узнал, что придётся дожидаться подхода остальных.

Удалой хоть и горд был победой над доселе неизвестным противником, но, увидев, как сражался захваченный врасплох монгольский отряд, не спешил заблуждаться относительно общей слабости вражеского войска. С малым количеством воинов заходить далеко в степь было опасно.

Через два дня, когда к разбитому и разграбленному монгольскому становищу стянулись достаточные, на его взгляд, силы, он позволил войску двигаться дальше. И сам, со своим полком, пошёл впереди.

Глава 14

На десятый день похода конь Ивана, перепрыгивая через канавку, оступился и сильно поранил левую переднюю ногу. Иван надеялся, что животное просто зашиблось, а рану можно затереть землёй с жёваным подорожником — и конь снова будет в порядке. Перетянул ногу повыше копыта шнурком, чтобы остановить кровь, нажевал листьев, перемешал с землёй, как учили, затёр. Не тут-то было. Рана начала гнить, да так, что вокруг копыта выступали капельки жёлтого, смешанного с сукровицей, гноя.

Тогда Иван просто обмыл рану в придорожной луже, набрал трав всяких, что посоветовали ему соратники и толстой повязкой обмотал коню больную ногу. Целый день после этого не садился в седло, а шёл рядом с конём, держа его в поводу. Бедная скотина, которой до этого не приходилось проделывать столь долгих путешествий, всё норовила остановиться и поглядывала на хозяина полным тоски глазом, жалостно фыркая.

Сотник Ярун, пожилой опытный воин из княжеской дружины, поздно заметил, что с конём Ивана неладно. Подъехал, спешился. Бегло осмотрел конскую ногу, нахмурился, повернул сердитое лицо к Ивану:

   — Ну что, воин? Загубил коня?

   — Так я что? — оправдывался Иван. — Я лечил, как подсказали... Подорожника ему туда...

   — Самому бы тебе так! Ещё конь есть? — продолжал сердиться Ярун.

   — Нету. Одного взял.

   — Его бы сразу отпустить, он бы своей травки пожевал — глядишь, и прошло бы. Почему сразу мне не доложил?

Иван пожал плечами. Докладывать такому человеку, как Ярун, о пораненной конской ноге?.. В своей же сотне, состоящей из подобных Ивану киевских мастеровых людей, никто его не надоумил.

Ярун отвёл Ивана Вместе с конём на обочину, разбинтовал ногу, поковырялся в гноящейся ране пальцем. Неожиданно ухватил там что-то, сунул Ивану прямо под нос:

   — Видал?

На ладони сотника судорожно извивался, ища, куда бы спрятаться, маленький белый червячок.

   — И копыто сбилось. Ты когда-нибудь ноготь себе сбивал, охломон ты этакий?

   — Приходилось.

   — Ну вот, и коню так же больно. Эх, вы, гончары да плотники! Коня пуще себя беречь надо. Конь в бою — первый тебе товарищ. А куда с ним, таким, теперь? Он завтра на эту ногу и наступить не сможет!