Битва на Калке. Пока летит стрела

И вообще разведка плохая. У монголов-то, наверное, это дело хорошо поставлено, раз ихние оба посольства к нам дорогу нашли. То есть они знают, где мы, а мы не знаем, где они. Это порядок?

Заметив, что рядом не спит и ворочается Петрила, Иван поделился с ним своими соображениями.

   — А ты про это не думай, — посоветовал Петрила. — У нас князья пускай думают, на то им власть дадена. Наше дело маленькое. Завтра прикажут идти — пойдём, а нет — так я ещё денёк здесь поваляюсь на травке.

   — Так воевать-то нам придётся или нет? — спросил Иван, надеясь, что более опытный Петрила сейчас ответит отрицательно, развеет все страхи, уже угнездившиеся в душе.

Но тот лишь пожал наплечниками, отчего один сполз на грудь — плохо был прикреплён. По всей видимости, ему было почти всё равно — будет война или прикажут поворачивать домой.

Посмотреть на убитых монголов и то не дали, снова думал Иван, глядя в тёмное ночное небо. А любопытно было бы. Наверное, устыдились князья своего поступка и постарались трупы закопать поскорее. По мне так — закопай, но сначала людям покажи. А то снова неизвестность получается. Зачем тогда ополчение собирали? Шли бы сами по себе, с одними дружинами. Вся слава бы вам и досталась.

Он и не заметил, как заснул, а проснулся под утро, когда его разбудил холод от железа. Посмотрев по сторонам, Иван увидел, что почти все поснимали свои доспехи и так спали, положив их рядом. Он быстренько отстегнул нагрудник, распустил тяжёлый пояс с ножнами, подрагивая от утреннего холодка, но только успел угреться под кафтаном, как вдали стража забила в железо и заиграл рожок. Это был общий приказ подниматься.

Быстро светлело — заря разгоралась.

Через час Иван уже сонно покачивался в седле, едучи рядом с товарищами по оружию, иногда смотря вперёд, где тихо колыхались слегка отяжелевшие от утренней влажной свежести княжеские хоругви. Мстислав Романович возглавлял войско.

Кругом была теперь одна степь, превшая под солнцем. Если бы не шум от проходящего войска, то и звуков никаких бы не слышалось тут, кроме пересвистывания сусликов.

Конь Ивану попался неважный, шёл неровно, вихляясь и подныривая. Видимо, худшего не нашлось в табуне у князя Мстислава Романовича. Вообще-то можно было Ивану напомнить о себе — не самому князю, конечно, а тому же младшему конюху: ведь это я, мол, изладил воинский доспех для юного княжича. Так что приведи мне коня доброго или позволь самому выбрать. Да только дело уж очень хлопотное. До князя сейчас и не допустят — он, говорят, пребывает в сердитом настроении, потому что разругался с Мстиславом Удалым, а теперь, когда приходится догонять Мстислава Мстиславича, чтобы тому не одному вся слава досталась — в особенности. Если напомнить сейчас про работу, что сделал для него Иван, то совсем может рассерчать князь.

Издалека только и удалось его увидеть. Странное дело: совсем не похож Мстислав Романович на витязя. Поди уж и не припомнит, когда меч в руки брал. И сидел бы себе в Киеве, следил бы за тиунами своими, ездил бы на охоту, пировал с гостями. Незачем было такое огромное войско поднимать и самому с ним тащиться. Пусть Удалой воюет, это его природное дело, он один бы и справился. Может, уж разбил монголов-то? А Мстислав Романович — то-то хорош будет, когда подоспеет как раз после драки! Совсем расстроится, тогда насчёт коня к нему и не суйся.

Своего собственного коня, который пасся сейчас где-то далеко позади, Ивану было жалко, ведь как им гордился перед соседями. И Аринушка его любила, всегда, бывало, отнесёт ему в стойло хлебца корочку, а то примется гребнем гриву расчёсывать. Вот пойдём обратно, найду сотника Яруна и потребую, чтобы Гнедка вернул, решил Иван и постарался успокоиться.

Он думал, что на душе тяжело из-за коня, но вдруг понял, что это не так.

Товарищи его, с кем он ехал рядом, тоже казались грустными, сидели в сёдлах молчаливо и каждый думал какую-то свою невесёлую думу. Иван решил спросить соседа, отчего тот едет и не радуется.

   — А чего зубы-то скалить? — буркнул сосед. — Не видишь — степь вся пустая. Это смерть тут прошла. Ишь, даже птиц не видать.

И точно. Вот что, оказывается, угнетало душу — полное отсутствие признаков жизни вокруг. Даже волку сейчас бы обрадовался — всё же живое существо. Но вплоть до самого окоёма[17], сколько не гляди, расстилалось пустое ровное пространство, совершенно казавшееся безжизненным. Словно в мире никого больше не осталось, кроме идущего войска, может быть, нечаянно зашедшего в пределы адские, породившие, как говорят, этих монголов. Тут-то и должна смерть ходить, самое для неё подходящее место.

До самого вечера тоска мучила Ивана. Но он старался больше не приставать ни к кому с расспросами и держался так, чтобы никто не увидел его тоски. А вечером, когда нужно было подумывать о привале, вдруг от князя прискакал сотник Ярун, возбуждённый, как перед боем.

   — Стой! Разобраться по сотням! — крикнул он. — Вы — налево, за левым крылом встанете в два ряда. И смотреть в оба! Враг за холмами!