Битва на Калке. Пока летит стрела

Не уступали ему в боевом рвении и молодые князья Андрей и Александр. Оба они поражены были, осознав, что первое в их жизни сражение окажется последним! И, может быть, мстя врагу за то, что это их последняя битва, они быстро побороли юношеский страх и, мало заботясь о сохранении своих жизней, дрались яростно и самозабвенно, как опытные бойцы.

Монголам было несравнимо легче. Как только один отряд, потеряв воинов, расстреляв все стрелы, отступал, его немедленно сменял другой, отдохнувший. Но и это не помогало. Русские словно забыли о телесном утомлении, откуда силы у них брались? Раненые с таким же бешенством сражались, что и здоровые, не чувствуя боли, не ощущая ничего вообще, кроме гнева.

К концу дня монголы, наконец, уяснили, что лобовые приступы им ничего не принесут, кроме очередной кучи трупов. Они подвели к крепости всех своих лучников — лёгких и тяжёлых — и принялись обстреливать холм. Но за телегами и возами, составленными в ряд, оплетёнными лозой, русские были неуязвимы для стрел. Постреляв какое-то время, монголы бросили всякие попытки сбить Мстислава Романовича с холма. Они опять отступили.

А вскоре и вечер подошёл. Оба войска — и русское и монгольское — стали готовиться к ночи. Одни готовили еду, поили коней, чистили оружие, а другие — выставляли усиленные дозоры, чтобы не прозевать ночной приступ.

Ночи в половецких степях в это время года были гораздо темнее, чем в Киеве или Смоленске. Можно было не сразу разглядеть подкрадывающихся врагов. Правда, монголам было так же темно, как и русским, и они ночью воевать не умели. Приступа так и не произошло.

Случилось другое. Новый день начался вроде бы, как и ожидалось, с очередных монгольских наскоков и града стрел. Но Мстислав Романович стоял твёрдо, как и вчера, и попытки прекратились.

До полудня ничего не происходило. Киевский полк, обложенный со всех сторон, мог только наблюдать, как победители грабят разорённый стан русского войска, которое ещё недавно располагалось там.

Иван, хоть ему и до смерти надоело глядеть на монголов, всё же смотрел на них. Хорошо бы, дали передышку, позволили отдохнуть, думал он. Хотелось пить. Построив укрепление, Мстислав Романович, конечно, распорядился запасти воды, но дни стояли жаркие, работы было много, пили без меры, а теперь вода заканчивалась и её выдавали два раза в день — утром и вечером. До следующего черпачка воды оставалось ещё долго. Иван нашёл пучок незатоптанной травы и стал её сосать, чтобы пошла слюна и стало полегче. Многие так делали.

На исходе были и съестные припасы. Это особенно заботило Ивана, уже пережившего жестокую голодуху. Никто, конечно, не ожидал, что придётся сидеть в осаде, хотели воевать в чистом поле, на ветру — вот и жди теперь, когда от голода начнут плавать в глазах радужные пятна, а руки и ноги потеряют силу.

Раненым воды давали, конечно, сколько попросят. Но никто почти и не просил, хотя видно было, как мучаются. У кого живот распоротый, так тем мокрую тряпочку давали, а остальные, все, как один, лежат, терпят. Мол, тем, кто ещё сражаться может, вода нужнее. Глядишь — и продержимся ещё недельку, а там — вдруг чудо? Ну не может же русская земля бросить в беде своих сыновей? Иван старался гнать прочь такие мысли, понимая, что ничего нет хуже, чем питать пустые надежды: слабым становишься тогда, мечтаешь. Перестаёшь видеть перед собой оскал и пустые глазницы старухи-смерти. И всё же порой не удерживался от соблазна, позволял себе вообразить, как вдруг, от западного окоёма, появляется и движется в нашу сторону тёмная полоска. Затем она приближается — и вот можно уже разглядеть княжеские стяги, а там и самого Мстислава Мстиславича Удалого с войском, которые спешат выручать своих товарищей! Эх, увидеть такое один только разок — и помирать можно.

Хотя, если увидишь, то зачем помирать? Жизнь! Снова тебе она дарована! Не помирай, а иди домой, к жене и детям, к тому, что тебе дорого!

Ну вот, снова размечтался. Так помечтаешь ещё немного — и перемахнёшь стену, побежишь домой пешком, прямо под монгольские клинки. Надо опомниться.

Иван хотел было сплюнуть тягучую зелёную слюну, но спохватился и проглотил её вместе с нажёванной травяной кашицей. Вроде попил. Терпеть стало легче.

У него неприятно побаливало левое плечо. Рука работала, это так, но плечо болело, ныло ночью даже. Оплечье спасло кость от удара монгольской сабли, но ушиб остался. Кроме того, кровоточила распоротая стрелой щека. Рану Иван замазал дёгтем, но кровь ещё пробивалась сквозь замазку и капала с подбородка. Приходилось опять замазывать. Вот и все его раны. По нынешним меркам — здоров, хоть сейчас в бой, на стену, мечом махать.